Песенка второй волны

Я родился и вырос в балтийских болотах, подле

Серых цинковых волн, всегда набегавших по две

                      И. Бродский

  Гегелевская мысль о том, что история, мол, повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса …мысль эта, ставшая, благодаря Марксу, широко известной, представляется нам справедливой, но нуждающейся в некоторой корректировке в том, что касается «фарса». «Фарс» – это слишком сильно и слишком оптимистично сказано, ибо трагедийность при повторе может сохраняться, но – в ослабленном виде. Мы бы сказали так: история, повторяясь,  зачастую оказывается слабее, бледнее «своего оригинала».

* * *

  Мы хотим обсудить «Песенку о белой крови» Булата Окуджавы. Она сравнительно мало известна, и написано о ней мало. 

  Песенка о белой крови^[1]

   Л. Кривенко

Тело вскрыли и зашили.

Кровь из тела утекла.

Белой крови в тело влили,

Чтобы видимость была.

Нам не спится, не лежится,

Дело валится из рук.

Наши дети мрут в больницах

Не от кори – это врут.

Мрут и в розницу, и оптом,

Все качается, плывет…

Кто же этот главный доктор?

В каком городе живет?!

  Начало 1961

  Развёрнутое обсуждение этого стихотворения мы находим в [2]. Но подход Д. Быкова и его выводы нас не устраивают. Мы дадим слово Д. Быкову, а затем выскажем наши соображения.

Д. Быков пишет: «Нам приходилось называть песни Окуджавы «таинственными», – но ничего загадочней «Песенки о белой крови» он не писал в жизни. Я не встречал ни одной ее внятной интерпретации (и ни одного упоминания о ней в обширной литературе об Окуджаве), а в 1996 году, набравшись храбрости, спросил лично: что имелось в виду? Он расплывчато ответил, что песня посвящена другу, у которого незадолго перед этим от белой крови умер ребенок. Так и сказал, очень простонародно, – «от белой крови» (ребёнок заболел в 1960-м. Но умер, согласно [3], в 1965-м – И.К.). Льву Шилову он объяснил чуть подробнее: «В шестидесятом году у меня был приятель Лева Кривенко, он умер. Вот тогда у него был ребенок, и ребенок неожиданно заболел белокровием. А по Москве ходил слух, что всякие опыты вызывают в детях все это». Что за опыты, что за слух? Впрочем, по Москве каких только слухов не ходило, Высоцкий потом про это отдельную песню сочинил: «А беззубые старухи их разносят по умам».

Песня посвящена приятелю Окуджавы, прозаику Льву Кривенко, другу Трифонова, принадлежавшему к «новомирскому» кругу. Очень возможно, что толчок к сочинению песни был действительно таков – хотя стихов «на смерть» … у Окуджавы крайне мало, особенно если сравнить число этих поэтических некрологов (не более десятка) с огромным количеством прижизненных посвящений и славословий. Он старательно изгонял смерть из своего мира».

(Отметим, что «десяток» – это уже немало. Да и вообще: странно говорить «изгонял смерть из своего мира» об Окуджаве с его военной, фронтовой тематикой. Д. Быкову следовало бы выразиться осторожнее, например так: «Говоря о смерти, Окуджава избегает натуралистических подробностей» – И.К.).

  Д. Быков продолжает: «Смерть ребенка – тема, которой ранимый и хрупкий Окуджава должен был бежать, елико возможно. Сам строй «Песенки о белой крови» – никак не траурный, скорей тревожный, и текст ее не наводит на мысль о реальной болезни, уносящей чужое дитя. Здесь о чем-то ином <…>

Начнем с того, что описанный фантасмагорический случай не имеет отношения к лейкозу, да и не бывает так, чтобы после вскрытия кровь покойнику меняли на искусственную. Поразительна строка «мрут и в розницу, и оптом» – поразительна по бестактности, как и само слово «мрут» применительно к детям; в реальности Окуджава не позволил бы себе ничего подобного».

(Далее Быков много пишет о цветовой семантике у Окуджавы – в частности, о семантике красного и белого, о подмене революционного красного – каким-то другим, белым цветом. «Кровь – неотменимая подлинность, без которой нет ни человека, ни истории. Бояться надо не ее, а подмен, навязанных новыми временами. «Песенка о белой крови» – первое предупреждение о том, что жизнь пошла куда-то не туда: она сохраняет прежние атрибуты и правила, но все это – «чтобы видимость была». Белокровием болен не конкретный герой, о котором Окуджава никогда не сказал бы с протокольным безразличием – «тело вскрыли и зашили»: это болезнь страны, и отнимает она прежде всего будущее. Вот почему «мрут и в розницу, и оптом», вот почему «все качается, плывет».

Быковская трактовка, может быть, и любопытна, но, прямо скажем, «притянута за уши». Чтобы увидеть это, надо вернуться к самому началу: к самОй «Песенке»).

*  *  *

  В «Песенке» прежде всего поражает – и делает её загадочной – её антимедицинский, антиврачебный настрой (Д. Быков от анализа этого обстоятельства уклоняется, уходит к разговорам о цветовой символике). Размышляя об антиврачебном настрое, мы вынуждены вспомнить тёмные страницы российской истории – холерные бунты 1830 – 1831 годов. Тогда десятки фельдшеров и врачей были, в числе прочих, замучены и убиты разъярёнными бунтовщиками – за «отравление воды» и другие подобные «преступления».

Ближе к нашим дням ещё одна тёмная страница – дело врачей 1953 года.

И при деле врачей, и при холерных бунтах – огромную (при бунтах – прямо-таки роковую) роль играли тёмные слухи о преступлениях врачей, об их вредительстве.

Выше уже шла речь о слухах – в связи со стихотворением Окуджавы: «…ребенок неожиданно заболел белокровием. А по Москве ходил слух, что всякие опыты вызывают в детях все это». Но Д. Быков от этой темы отмахнулся: «Что за опыты, что за слух?». Зря отмахнулся. Ибо, как мы увидим ниже, в основу «Песенки» положен именно слух.

* * *

Вернёмся ещё раз к стихотворению (небольшое, в три строфы, а вот ведь куда затягивает!). Написано – Окуджавой, посвящено – Льву Кривенко, а Лев Кривенко – друг Юрия Трифонова. У всех троих много общего, и прежде всего то, что их отцы верили в революцию, работали для неё – и пали её жертвой. Окуджаву и Трифонова читатели хорошо знают, а вот о Кривенко надо немного рассказать.

Вот что пишет Геннадий Красухин в [4]: «Было в нем … какое-то удивительное жизнелюбие, привлекавшее к нему многих. Я любил бывать у него на улице Чаплыгина в доме, где прежде находилось общество бывших политкаторжан и его издательство, выпускавшее документальные свидетельства очевидцев разного рода революционных событий. В этом же доме бывшие политкаторжане и жили. Отсюда их увезли на «воронках» славные наши чекисты после того, как общество было разогнано, а издательство закрыто. Надо ли говорить, что с советской каторги или из советских застенков большинство бывших политкаторжан не вернулось? Среди них — Александр Кривенков, отец Левы (почему потерялась в их фамилии «в», Лева не знал). Семью после ареста отца уплотнили, подселили соседей».

Лев Кривенко родился в 1920-м году, участник ВОВ, воевал на Ленинградском, Калининском и Центральном фронтах, командовал взводом автоматчиков. Был ранен: до конца жизни левая рука не разгибалась. Демобилизовавшись, поступил в Литературный институт, учился в секции рассказа у Паустовского, причём был его любимым учеником.

Писательская судьба его не была простой, но всё же рассказы и очерки печатались: в журналах «Вокруг света» и «Искатель», в альманахах «Тарусские страницы» и «Бригантина», в сборнике «На суше и на море» и в другом сборнике, посвящённом Паустовскому … и т.д.

Критик Игорь Дедков пишет в [5]: «На днях открыл для себя Льва Кривенко (“Незаконченное путешествие”, послесловие Ю. Трифонова). Начинал читать после Трифонова с легким предубеждением: нет ли преувеличения и посмертной снисходительности? Ни того, ни другого. Может быть, и мало сказал этот человек, проживший 59 лет (две книжки при жизни), но ни в чем не погрешил, говорил свое и по-своему. Тоже читаю с радостью за человека, который смог так трудно и упрямо жить и работать. Одновременно читал бондаревский “Выбор”, книга Кривенко дает мне больше. Это чистый и достойный собеседник, а про того этих слов повторить не могу».

Кем был Лев Кривенко по национальности? Анатолий Генатулин утверждает в [6], будто бы со слов самого Кривенко, что – евреем. Но справочники общества бывших политкаторжан, изданные в двадцатых и тридцатых годах, называют Александра Петровича Кривенкова – русским. Если и была в Л.Кривенко еврейская кровь, то, очевидно, со стороны матери (о которой никаких сведений нам найти не удалось).

Но вот о жене его кое-что известно. Бывшие коллеги пишут о ней в некрологе: «1 февраля 2014 г. ушла из жизни старейшая сотрудница журнала «Разведка и охрана недр» Елена Савельевна Кривенко (в девичестве Файнштейн), бессменно руководившая редакцией почти 40 лет (1945-1984 гг.). Она родилась в Белоруссии в г. Гомель в интеллигентной семье: отец — известный в то время городской архитектор, мать – врач, ее старший брат И.С. Нович (Иоанн Савельевич Файнштейн – И.К.) – писатель-литературовед, был другом А. Серафимовича, Э. Багрицкого, В. Маяковского, М. Горького и стоял у истоков создания отечественной литературы. Блестяще окончив среднюю школу, Елена Савельевна поступила в ИФЛИ (Институт философии, литературы и истории) в Ленинграде, но закончить его ей помешала война.

Когда началась Великая Отечественная война, она, несмотря на бомбежки, чудом добралась до родного Гомеля, к которому приближались фашистские войска, и вывезла оттуда свою старенькую мать.

Находясь в эвакуации в Западной Сибири, Елена Савельевна стала работать в местной газете, не жалея сил и времени…. Война принесла ей, как и всему нашему народу, много горя: погиб на фронте муж, умер первенец. В 1943 г. Елена Савельевна приехала в Москву, поступила в Литературный институт им. М. Горького на редакторский факультет, где познакомилась с пришедшими с фронта будущими писателями Г. Баклановым, Б. Балтером, В. Карповым и сохранила с ними теплые дружеские отношения на всю жизнь, а любимый ученик К.Г. Паустовского, тоже фронтовик, Лев Александрович Кривенко вскоре стал ее мужем.

После окончания института Елена Савельевна начала работать в научно-техническом информационном журнале геологической отрасли. Высокообразованная и широко эрудированная, она отдала все свои способности, чтобы журнал «Разведка и охрана недр» стал одним из лучших в отрасли…. Для рецензирования статей были привлечены ведущие ученые и опытные производственники, расширен круг авторов с мест, что способствовало росту его популярности. Тираж журнала поднялся до 10 тыс. экземпляров. Через ее руки прошли тысячи рукописей сотен авторов…. С ее участием было создано лицо журнала. Геологи самого широкого профиля – от ученых до буровых мастеров – всех союзных республик публиковали в нем материалы о своих достижениях и открытиях. Усилиями Е.С. Кривенко была значительно расширена полиграфическая база журнала, введена многоцветная печать….  После ухода на пенсию, Елена Савельевна посвятила весь свой талант и опыт изданию неопубликованных рукописей мужа — Л.А. Кривенко, … которые ждали своего часа в его письменном столе».[7]

Мы ещё и для того так подробно остановились на биографиях наших действующих лиц, чтобы стало ясно: это люди бывалые и культурные, антиврачебные настроения для этой среды совершенно нехарактерны – и даже, пожалуй, невозможны.

 И тем не менее в стихотворении Окуджавы подобные настроения присутствуют отчётливо и неоспоримо.

В чём же тут дело? 

* * *

 Дело – в природе стихотворения.

 Во-первых, оно – ролевое; если это и лирика, то – ролевая лирика. И написано оно не от лица Окуджавы или Кривенко (человека «новомировского круга»), а от лица человека попроще, «человека из народа».

   «… в реальности Окуджава не позволил бы себе ничего подобного». Окуджава «в реальности», может, и не позволил бы. А в стихотворении, от лица «человека из народа» – позволяет.

 «…Окуджава никогда не сказал бы с протокольным безразличием – «тело вскрыли и зашили» –  та же ошибка: слова и настроения героя стихотворения приписываются Окуджаве.

 Во-вторых, как мы уже говорили, Д. Быков отмахивается от свидетельства Окуджавы о некоем слухе: «Что за опыты? Что за слух?». Напрасно отмахивается. Напрасно привлекает Высоцкого и его «беззубых старух». Ибо одно дело – не верить слуху и ясно различать его лживость (и, может быть, даже злоумышленность; и здесь Д. Быков совершенно прав), и совсем другое – художественно воспроизводить этот лживый слух, делая его материалом и темой стихотворения. Ахматовское «Когда б вы знали, из какого сора// Растут стихи, не ведая стыда» – как раз о подобных случаях.

 В первой строфе «человек из народа» пересказывает «своими словами» дошедший до него страшный слух. Ясно, что слуху он верит. Вторая и третья строфы изображают реакцию на этот слух: реакцию самого «человека из народа» – и вообще всех, кто слуху поверил (вот почему появляются местоимения «нам», «наши»).

 Д. Быков пишет: «…описанный фантасмагорический случай не имеет отношения к лейкозу, да и не бывает так, чтобы после вскрытия кровь покойнику меняли на искусственную». Да, в обычной, реальной медицине – «не имеет» и «не бывает». Но ведь мы имеем дело со слухом, а слух не обязан соотноситься с реальностью: всё равно найдутся те, кто ему поверят.

   Небольшое стихотворение Окуджавы позволяет заглянуть в тёмный мир подсознательного, в мир потаённых страхов, которые однажды, в шестидесятом году прошлого века,  просочились наружу – и зловещими слухами пошли по Москве, второй раз за семь лет. Слухи эти не имели тогда никакой политической, административной (словом – государственной) поддержки (а слухи пятьдесят третьего года – имели). Первая волна слухов (1953 года) накрыла всю страну, вторая – ограничилась одной Москвой. Многие слухи первой волны говорили о предстоящей якобы депортации лиц определённой национальности; во второй волне эта тема отсутствовала.

 Словом, вторая волна по всем параметрам уступала первой. Но именно вторая волна побудила Булата Окуджаву сочинить и напеть тревожную «Песенку о белой крови».

 *  *  *

А волны продолжают набегать. И уже читаем в [8], что песенка относится к 1955-му году и навеяна испытаниями водородной бомбы. Мы надеемся, что после всего вышесказанного читатель сумеет ощутить и логически доказать ошибочность подобных утверждений.

 Но интересно и то, что короткая тревожная песенка Окуджавы явно обладает способностью наводить читателя/слушателя на мысли о ключевых событиях 20-го века.

Источники

     1. Булат Окуджава, Песенка о белой крови. Адрес в Интернете:  http://www.bard.ru.com/php/search_song.php?name=28419

     2. Дмитрий Быков. Булат Окуджава. Жизнь замечательных людей. Издательство Молодая гвардия, 2012.

     3. Адрес в Интернете: www.toldot.ru/urava/cemetery/graves_51014.html

     4. Геннадий Красухин. Мои литературные святцы.  Адрес в Интернете: http://magazines.russ.ru/znamia/2015/9/9k.html

     5. Игорь Дедков. Обессоленное время. Адрес в Интернете: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1998/6/dedkov.html

     6. Анатолий Генатулин. Бессонница.  Адрес в Интернете:  http://bp01.ru/public.php?public=1632

     7. Некролог Е.С.Кривенко. Адрес в Интернете: http://rion-journal.com/2014/04/07/pamyati-krivenko-eleny-savelevny/

     8. Адрес в Интернете: www.taki-net.livejournal.com/1913970.html