 Алкиона
Главы из новой книги
בס''ד
А. Воронелю
Среди ранних Диалогов Платона есть один очень необычный, стоящий
особняком: "Алкиона". Сократ со своим другом Херефонтом, прогуливаясь по
берегу моря, слышат звук, тревожный, но, заметьте, приятный на слух.
Херефонт поражен, кому принадлежит этот голос? Ведь рыбы безгласны. В
ответ Сократ рассказывает приятелю (а может быть ученику) миф: Алкиона
была дочерью царя Эола. Удачно выйдя замуж, она посмела быть столь
счастливой в браке, и так любила мужа, что вызвала гнев богов, и они
превратили ее в зимородка, а мужа в чайку. Пока ничего занимательного, как
всем известно, боги завистливы, и человеческое счастье не одобряют.
Но дальше, Сократ говорит следующее: "По гнездам этих птиц Космос
устанавливает так называемые "дни Алкион", образующие рубеж между зимним
холодом и погожей порою, и сегодня, скорее всего, один из таких
пограничных дней. Разве ты не видишь, как сейчас безоблачно небо, а море
спокойно и безмятежно и напоминает, если можно так сказать, зеркало".
Без комментаторов понять что-либо в этом рассказе трудно, и А. Ф. Лосев и
А. А. Тахо-Годи, разъясняют, что согласно древним авторам, Алкиона делает
гнезда на берегу моря, и они уничтожаются волнами. Поэтому Зевс из жалости
предписал ветрам спокойствие в течение семи дней до зимнего солнцестояния
и семи после него, чтобы Алкиона высидела птенцов. Это тихое время
именуется алкионовыми днями.
Миф замечательно поэтичен, но не только. В наказание за счастье, Алкиону
помещают на границу между бурными, непогожими и спокойными днями. И
птенцов она высиживает на узкой полоске, отделяющей воду от суши. На самом
деле, Алкиону учат жить, учат пограничности жизни.
А. Воронель, как-то заметил, что человеческая жизнь возможна в очень узком
зазоре физических параметров — слегка перегрей, переохлади или придави наше
физическое тело, и ему одна дорога — на кладбище. "Температура 36.6ºС, при
которой успешно функционирует организм человека, находится в узком ( ±5º,
меньше 2% в абсолютных единицах) зазоре между недопустимо смертельным
переохлаждением и столь же недопустимым перегревом. Однажды, присутствуя
на биологической конференции, я обратил внимание, что оптимальные условия
для жизни биологических организмов всегда оказываются в опасной близости к
температуре разложения ДНК (т.е. ядер) их клеток, поддерживая их в
состоянии, близком к критическому. По-видимому, в ходе эволюции
интенсивная жизнь (и необходимая для творчества эволюции
изменчивость) сложных организмов вообще оказалось возможной лишь на самом
краю гибели, в окрестности критической точки, с которой она только и могла
бы начаться" (А. Воронель "Жизнь на краю").
Сократ теории эволюции не знал, понятия о ДНК и критической точке не имел,
но из его дальнейшей речи получается, что тревожная жизнь Алкионы на узкой
полоске суши, жизнь во имя гнезд, которые через неделю смоют волны, не
наказание, но — дар божий. Быть может, этот короткий диалог — самый
протоевропейский, самый западный, из дошедших до нас текстов Платона.
Демаркационная линия, разделяющая восточное и западное мировоззрения очень
петлиста и размыта. Непросто указать пальцем на какой-нибудь текст, и
сказать: вот здесь определенно западом пахнет. Но миф, возводящий тревогу
и беспокойство в подарок богов, несомненно — европейский. Востоку больше по
душе бесплодие покоя.
***
Ничем не обусловленные беспокойство, озабоченность, тревога делают
человека человеком. Сытое животное, когда ему ничто не угрожает —
беззаботно. Кришнамурти призывал любоваться безмятежностью развалившейся в
пыли пышной собаки. Она не озабочена завтрашним днем, экологической и
ядерной катастрофами; ее не кусают блохи, и ей хорошо (мы отчасти оттого
так любим наших собак и кошечек, что, завидуя, охотно принимаем их
несуетность за мудрость). Сократу, Декарту и Канту умилиться
посапыванием сытой суки не удалось бы.
В этом смысле, евреи, конечно, народ западной цивилизации. Яаков, вырвав
семью из лап Лавана, просил у Вс-вышнего немного покоя. Ответом была
катастрофа, приключившаяся с Иосифом. Не положен праведнику на Земле
покой. Евреи, наверное, самый беспокойный народ на земле, и потому самый
творческий.
Творческие люди слишком часто загоняют себя в критическое, пограничное,
полугибельное состояние, лишь в котором жизнь и есть жизнь, то есть
творчество. Неизбежная ненависть мещанина, пошляка к творцу и понятна и
оправдана, им неуютно жить на краю; врата ада — не лучшее место для
пикника с булочками и кофе.
***
Миф об Алкионе поразителен концентрацией и гармонией, слитностью мысли и
чувства. Век Просвещения эту гармонию разрушил. В научной статье нелепы
проявления чувства, в стихах немыслимы логические выкладки. Мы разучились
думать как герои диалогов Платона. Миф всегда больше того, кто его
пересказывает; современный поэт и настоящий ученый, напротив, крупнее своих
произведений. Но мерой того, что мы делаем (или не делаем), и сегодня
остается мера мифа. Ибо она же —
мера смысла.
|
