Шеймас Хини и Дерек Уолкотт в переводах Изабеллы Мизрахи

ШЕЙМАС ХИНИ

Шеймас Хини родился в 1939 году в Северной Ирландии. Изучал английский язык и литературу в университете Квинс в Белфасте, преподавал в педагогическом колледже Сент-Джозеф. Позже, уже став знаменитым поэтом, читал лекции в Гарварде и Оксфорде. В 2003 году в университете Квинс открылся центр по изучению поэзии имени Шеймаса Хини.

Шеймас Хини был лауреатом многих литературных наград, в 1995 году был удостоен Нобелевской премии. Умер 30 августа 2013 года в Дублине.

ИЗ ЦИКЛА «ПЕРЕСЕЧЕНИЯ»

XXXIII

Стань на мгновение педантом и припомни,

как опустевший после смерти дом

ты обошел, спустился и уехал.

Полы в то утро были тверже, окна

прозрачнее и холодней, трава –

послушней ветру.

Или так казалось. И дом, что он построил,

еще устойчивей – «простой, просторный»,

как воплощенье строгости и меры,

упрек причудам вычурным, капризам,

как аргумент

рентгеновского снимка – телу.

ИЗ ЦИКЛА «ИЗМЕРЕНИЯ»

XLV

Для некоторых то, что написано, может сбыться.

Им следует селиться в отдалении,

возле устьев рек.

Таким, как мы, – не нужно. Им предстоит опять

вернуться в засуху, в их земной рай,

и счастливо есть лепешки, выпеченные из глины.

Другим, вероятно, тростник в дельте

и яркие морские птицы указывают путь.

Нам же – свечной нагар,

очертанья копоти и жар золы.

И судья, что ходит между нами.

И солнце – в столбе светящейся пыли.

XLVIII

Не странно ли, как все только что увиденное

кажется заранее известным;

и как все только что происшедшее

проявляется в лучах уже пережитого.

Быть может, на седьмом небе

обретешь, наконец, шестой орган чувств.

И если свет забрезжит предо мной,

как тогда, за Колераном,

посреди залива между двумя маяками,

когда ветер стал солоней, облака заторопились

и серебряная парча затрепетала на мачте,

в тот день я настигну всё, что от меня ускользнуло.

ИСЧЕЗАЮЩИЙ ОСТРОВ

Однажды мы останемся здесь навсегда,

меж холмов голубых, берегов без песка,

где мы провели ту безумную ночь в молитвах.

Вот собрали мы хворост, сложили очаг,

и подвесили котелок, как небесную твердь,

а остров под нами качало волнами.

Земля, державшая нас, казалась устойчивой

только, если вцепиться в неё руками.

Я верю, что все это было пророчеством.

 ВОСКРЕСЕНИЕ СУИНИ

Суини – герой саги XII века, король, потерявший разум и странствовавший по Ирландии. Потеря разума в древнеирландском языке обозначается тем же словом, что и поэтическое вдохновение.

Разворошив ногой сырой песок,

собрав все силы, я полез наверх,

скользя по склону, на крутой курган.

И голова, как мокрый ком веревок,

раскручиваться стала, а с реки

сырой задувший ветер вдруг донес

какой-то новый горький аромат –

так пахнут по ночам прядильни льна.

Деревьев старых не было. Кусты,

казалось, нарисованы, и всё

терялось за изгибами тропы,

среди застывших островерхих крыш.

И вот теперь, опомнившись, стою

в толпе, поверившей моим словам –

случись им даже оказаться правдой.

ЧЕЛОВЕК ИЗ ТОЛЛАНДА

   В музее университета Аархуса выставлена голова человека из Толланда, одной из мумий периода раннего христианства, найденных в торфяных болотах. Благодаря особым свойствам почвенных кислот, тела хорошо сохранились. Существует предположение, что эти люди были принесены в жертву каким-то богам.

I

Однажды приеду в Аархус

взглянуть на коричневый торф

его головы со стручками

набухших век и шпиль шапки.

В соседней равнинной стране,

где тело его откопали

с последней горстью семян,

запекшейся кашей в желудке,

нагим – только шапка и пояс,

петля, затянувшая шею.

Я буду там долго стоять.

Жених для богини,

в болото его на аркане

втащили –

гостить во владеньях её.

И соки впитав, его тело

хранилось как тело святого,

трофей собирателей торфа.

Теперь же лицо его в пятнах

покоится в нише музейной.

II

Я бы стал еретиком

и священною землею

называть рискнул болото

и молился бы ему,

чтобы воскресить смогло

мертвые тела рабочих

и старух, в чулках лежащих,

по дворам умолкших ферм,

да четверку младших братьев

с перебитыми костями,

чьи тела в ночных рубахах

волочили по земле.

ДЕРЕК УОЛКОТТ

Дерек Уолкотт, тринидадский поэт и драматург, родился 23 января 1930 года в Кастри на острове Сент-Люсия в семье учителей. В 1953 г. семья поэта переезжает на Тринидад, где Уолкотт учится сначала в колледже Санта Марии, а потом – в университете Вест-Индии в Кингстоне на Ямайке (1953), студентом начинает печататься. Получив литературную стипендию Рокфеллеровского фонда, работал в Нью-Йорке. Позднее стажировался и работал в Англии, впоследствии стал профессором Бостонского университета, где преподавал литературу и писательское мастерство.

Первые стихи Уолкотт напечатал собственноручно в 1948 и продавал на улицах Кастри. Первая книга «Посреди зеленой ночи: Стихотворения 1948...1960» (In a Green Night: Poems 1948...1960) вышла в 1962. Она засвидетельствовала, что житель архипелага стал вровень с наилучшими поэтами бывшей метрополии. Поэт пишет преимущественно на английском языке, а иногда прибегает к диалекту креолов.

Затем появились сборник «Отверженный» (The Castaway, 1965), автобиографическая поэма «Другая жизнь» (Another Life, 1973), книги стихов «Звёздно-яблочное царство» (The Star-Apple Kingdom, 1979), «Удачливый путник» (The Fortunate Traveller, 1981), «Середина лета» (Midsummer, 1984), Собрание стихотворений (Collected Poems, 1986), «Арканзасское завещание» (The Arkansas Testament, 1987).

В 1981 г. Д. Уолкотт получил грант «для гениев» ($250 000) от Фонда Джона Д. и Кетрин Макартур.

В 1992 г. Дереку Уолкотту была присуждена Нобелевская премия «за блестящий образец карибского эпоса в 64 разделах». «Новый Омир» – величественное стихотворное произведение, путешествие по временам и пространствам, своего рода лирическое обозрение истории Вест-Индии в течение нескольких веков.

БЛЮЗ

Сгрудившись на крыльце –

ночь, как нагретый котёл –

пять или шесть парней,

свистнув, позвали меня.

Дружески. Я подошёл.

Кристофер или Мак-Дугал

стрит, вся в цепочке огней.

Летний парад. Или в честь

кого-то из святых. Я был здесь

в общем-то дома,

но мог бы быть «посветлей»

для негра. Не слишком и чёрен.

Я думал, мы все заодно:

кореец, ниггер, еврей,

ведь здесь же не Централ-парк.

Что, перебор? Наверно.

В итоге, жёлтому негру

наставили синяков.

Ох, в этой возне, испугавшись,

что кто-нибудь вытащит нож,

я бросил мой, купленный нынче,

цвета оливок пиджак

на столбик гидранта, и так

стоял и смотрел на стычку.

Друг друга они молотили.

Немало досталось им всё ж

от жизни, и чаще безвинно –

и чёрным, и этим латино.

Лицо в крови, зато пиджак –

оливковая ветвь – спасён

от пятен и от слёз.

По лестнице я еле вполз

и, растянувшись, вспомнил,

как болельщики подзуживали их

и чья-то мать кричала: «Терри!»,

а может: «Джекки, хватит, дурачьё!»

Ну, что ты. Будет. В самом деле.

Любви им недодали. Вот и всё.

Знаешь ведь – не убьют,

просто играют так

дети Америки. Крут

норов их. А любовь –

запомни-ка впредь поверней:

если с этим туго, то и чёрт с ней!

ОКОНЧАНИЯ

Не взрываются вещи –

лишь сохнут и блекнут,

так свет выцветает на плоти,

так пену мгновенно вбирает песок,

даже молния страсти

не разражается громом,

а с беззвучьем цветов

увядает, как кожа,

снятая пемзой.

Всё так и будет,

пока не услышим ту тишину,

что слышал оглохший Бетховен.

МОРСКОЙ ВИНОГРАД

Этот льнущий к свету парус

устал от островов,

блуждая в Карибах

в поисках пристанища, а может Одиссей

ищет свой дом в Эгейском море;

этот отец и муж

под сенью корявых ветвей кислого винограда

томится, как любовник, слышащий «Навсикая»

в каждом крике чаек.

И нет покоя. Древняя война

между страстью и долгом

не кончается, она всё та же

и для морского скитальца, и для тех

кто сейчас, отряхнув с сандалий песок, собрался домой,

ведь Троя уже отрыдала своё сожжение

и ослепший циклоп запустил валуном в залив,

подняв мощный гекзаметра вал, дошедший до нас

мелким плеском уставшей волны.

Классики могут утешить. Но не слишком.

ТЕМНЫЙ АВГУСТ

Столько дождя, столько жизни, как в распухшем небе

этого черного августа. Сестра моя, мое солнце, высиживает

что-то в своей желтой комнате и не показывается.

Все валится в преисподнюю, горы кипят,

словно чайник, реки выходят из берегов,

а она не поднимется, чтобы выключить дождь.

Она в своей комнате ласково перебирает старые вещи,

мои стихи, перелистывает альбом. Даже, когда гром

обрушивается грудой тарелок с неба,

она не выходит.

Разве ты не знаешь, что я люблю тебя, но не в силах

остановить дождь? Но я постепенно учусь

любить темные дни, дымящиеся холмы,

воздух, наполненный сплетнями комаров,

и потягивать микстуру горечи,

так что, когда ты появишься, сестра,

раздвигая бусины дождя –

цветы на лбу и прощенье в глазах –

все уже не так, но по-прежнему истинно

(видишь, они не позволят мне любить тебя, как хочу),

потому что тогда, моя сестра

я уже научусь любить темные дни так же, как ясные,

и черный дождь, и белые холмы,

как когда-то любил тебя и свою безмятежность.

ИТОГИ

Я живу у воды.

Один. Без жены и детей.

Я плутал по многим дорогам,

чтобы выйти сюда:

низкий домик у серой воды,

окна всегда распахнуты

на привычное море.

Не вольны выбирать себя,

мы – плоды наших дел.

Годы проходят, мы стряхиваем страх,

но жажда преодоленья остается.

Любовь – это камень,

лежащий на морском дне.

И теперь я не требую от поэзии

ничего, кроме искренности, –

ни жалости, ни славы, ни исцеления.

Молчаливая жена – с ней можно сидеть у серой воды

и оставаться скалой среди волн,

выносящих на песок мусор бездарности.

Мне следует разучиться чувствовать,

забыть свой дар.

А это труднее того, что называют жизнью.