Номер 9(78)  сентябрь 2016 года
<<< back to non-mobile
Мишель Деза

Мишель Деза Я честно работал живым
Послесловие Татьяны Бонч-Осмоловской

 

                                                                           

 

 

 

 

 

***

Предки мои - в веренице зеркал -

Штетл в Могилёвской губернии -

Кру́ги и Рясна - восточнее некуда.

Гаон-вундеркинд за девятым мейозом,

за 1000: пленная Неандерталка.

Быстрее и глубже, в потоке костей,

в бегущем назад оживлении праха:

Эукариот 1.0 - мой подлинный Предок,

начало, предтеча и образец.

 

***

Неандертальцы любили хомок

и я стал одним из следствий.                          

Спасибо, мой предок, за всё:

иммунитет, белокожесть

и шизоигривость ума.

Я тоже делал гибридов:

как мог, расширял геном.

А в общем, служил  Биосфере

участием в био- и геопроцессах.

Разносчик микробов и мыслей,

я честно работал живым.

 

***

Блоб человечества - пол-гигатонны -

слизевик  - семь миллиардов амёб -

растёт экспонентой за счёт биосферы,

ползает, гадит и жрёт.

Я - тоже амёба плодового тела,

но как-то неверен ему:

амёбой отдельной, горошком беспечным

катиться, - пьянея - от счастья, - во тьму.

 

***

Осыпается Дерево Знания:

саку́рой, всё заливая белым.

Плоды запрещённые, ядовитые -

лучшие страшные сказки Науки.

Всё позволено и всё бесплатно.

Уплывая в глубь Сингулярности.

 

***

Первые раны объекту познания

наносят названия и числа-стрелы.

Земля непонятна, но в ней ~10^{50} атомов;

было  ~10^{40} живых, включая бактерии.

Микробионты кожи Земли, плесень

и слизь на поверхности Камня,

пылинки в размере и времени - мы -

знаем скорость эрозии - 3 мм в столетие.

 

***

Селенья чисел образуют племя,

их видел Хлебников закутанными в шкуры.

Как демонов Лилит, их порождает Время,

из них, по Пифагору, все структуры:

перечисления сокрыты в плане тела,

а остальное - их аналоги и ток культуры.

И, может быть, не смысл рождает знаки,

а числа образуют жесты, звуки.

 

***

Не люди, не общество, а технология

рванулась вперёд обезумевшим псом.

Не успевая за ней, человечество

бежит, растянувшись на тысячи лет.

Казалось степенным развитие общества,

но тройка науки уже понесла -

метаморфозом, пылающей бабочкой

отделится первый, и главный, вагон.

Элиты всегда отделялись от черни,

но после сливались назад -

монотеизм и другие диффузии

держали устойчивым Хомо как вид.

Уже с языка, земледелия, Сети

возможное вздыбилось супервулканом

и знания лавой хлынули в Хомо.

Налоги, законы, все меры диффузии

не смогут ослабить неравенство знания.

И в беге цикад, при демо- ли, авто- ли кратии,

на подступах к первым огням Сингулярности,

как  раковый фронт  олигархии знания, элита

сумеет теперь отслоиться, почкуясь как вид.

 

***

Сеть станет глубже: в недрах поведений

машины поиска откроют тайну спроса,

нужд и путей влиять на человека.

Предложат личные: совет, еду, лекарства.

А волны виртуального размоют

причины посещать реальный мир.

Есть ли в глубинах нашей биосхемы

способность избежать ловушки мозга?

Но, может, это не тупик,  а шаг вперёд: от

человека к человеко-ульям, мета-людям,

а группы Е-подобных превратятся в касты?

В рост социального уносит нас наука.

 

***

Синхронность - танцы, марши, барабаны,

моторный резонанс снижает чувство боли,

ведёт к иллюзиям подобия и общих

ресурсов, интересов и судьбы.

Вот так из массы индивидов возникает, как

слизевик амёб,  ad hoc, на время Коллектив.

 

***

Когда идёт волною биомасса -

потоки саранчи, людей и крыс …

О, мета-многоклеточность Живого,

О, боль и сладость влиться в Коллектив.

Сильнее секса похоть коллектива:

в угаре тесноты, но очищенья

извергнуть - дефекацией - всё личное

в себе, совокупив остаток с коллективом.

 

***

Уже давно мы выбрались на сушу,

но смерч творения остался в океане,

где атомы рождения и смерти

ещё танцуют вместе пляски смеси.

“Морского снега” хлопья умираний

идут дождём уж миллиарды лет,

идёт, как прежде, эндосимбиозис,

гибридизация-как-норма и возможен

горизонтальный генный перенос.

 

***

Миграция громадной биомассы:

ночами, ввысь идёт зоопланктон

от безопасной тьмы в глубинах океанов

вверх, где возможны пища, секс и смерть.

 

***

Я знаю мой народ - википедийцы

и новые любовники Науки.

Она, как матка, вылетает каждым утром,

а мы летим за ней,  готовясь к жертве.

Мне есть что им сказать,  я старый трутень:

полёт, интимные детали Встречи

и то, что ожидает их потом.

 

***

В науке нет плохих учёных: ей

нужно очень, очень много ласки.

Любой, кто дал кусок своей души.

вступает в этот танец, трек и битву;

пробьётся на границу с Неизвестным

и станет лучшим/первым своего окопа

или звеном в цепях к крутым утёсам.

 

***

Чем не забавна автофилиппика?

Самоукусы моют белей.

Верлибр, отсебятина, мегаломания;

Отсутствие тонкости, нежности, меры;

Нравоучительность, grandiloquence;

Помпезность тематики, терминов, стиля;

Гротеск (многоплановость, метаморфоза);

Манерность, неясность, нечеловечность;

Нескромность, небрежность, нагроможденья;

Незавершёнки да черезчурь поганая;

Китч на патетике.  Что-то ещё?

 

***

Мой жанр - не гротеск а sublime:

увидеть смещенье шкалы,

попытки объять необъятное,

идеи, но их принесение в жертву -

не форме, а демону расширения.

 

***

За красотой, трагическим, уродством и смешным

мир обнажается в sublime: боль предела,

излишек знаков/смысла, хруст текстуры,

ожог, метаморфоз свободы в счастье.

У каждого своё понятие sublime:

свои видения смещения шкал.

Чужие - боги, жёны и sublime -

лишь из сомнения делают печаль.

 

***

Началом ужаса-но-сладости - sublime -

были бескрайности воды, огня, саванны:

нет змей и тигров, но явилась Тайна.

И если интуиция поможет,

то та лишь, что бывает у детей:

слияние бессилия и наглости в восторг.

 

***

В 19-ом веке взорвались размеры:

чужой и немыслимый, Космос явился

открыто, как Бог, “отвечающий” Иову,

в бесконечном стриптизе природы,

срывая покровы иллюзий, пределов и шкал.

И, в смеси науки с возможным и чудом,

пусть будет ответом  sublime в sublime:

быть благостным Иовом, но, выслушав Бога,

вторично спросить: “Почему?”

 

***

Эстетика мышления - sublime,

из веры перешла в науку. Например,

мир расширяется: плотнеют сгустки массы,

но ширятся пустоты между ними.

Из однородного и плоского, он стал

кусочистым, свернувшись непохожими кусками,

и ниже, от нуля уходит кривизна.

 

***

Есть факты с поэтическим зарядом,

готовые родить вторичный смысл,

подвижные и точные как мимы -

Число людей растёт  на 3 в секунду.

Мы все - вода на 70 процентов

и с половиной ДНК как у бананов,

а клетки - от бактерий и грибов.

Мы обновляем кожу каждый месяц,

солёна кровь, как жидкость океана.

Пещера Мовиле, дюймовочка Лусия.

 

***

Метафоры - obscurum per obscures -

не упрощают, а уводят вдаль.

От подлой правды первого значения

в святую ложь свободы и мечты.

 

***

О, думать в форме чувств,

не отделять риторику от смысла,

вернуться к метафизике Начал:

по Ведам, Аристотелю и Будде.

 

***

Когда придут четыре курофунэ,

пощады нет от чёрных кораблей

и  демонов что высыпят на берег.

Божественный тайфун не состоится,

но есть амаэ - мужество зависеть.

В финале встречи хищника и жертвы,

последняя стратегия - любовь:

узнать отца в чудовище над вами.

 

***

В обращениях к хищнику есть аргумент и поэзия.

“Я - мёртвый”, ”опасный”, ”безвкусный”,

“не тот”, ”устанешь меня догонять”.

Уменьшить риск, приблизившись к соседям,

ранив соседа, “предложить” его.

Косяк насыщает акулу - с ней разделить укрытие.

Переполнить врагов взрывом рождений:

кораллы, цикады, бамбук.

А у нас, очень старых животных:

“ладно уж, съешь меня, что ли”.

 

***

Пространство-время  может быть лишь маской

причинно-следственной невидимой сети.

Вселенная лишь в среднем однородна по нему.

За беспорядком островной раскидки массы

быть может смысл и иерархия структур.

И, может быть, в высоких шкалах смысла

наш мир - всего лишь атом макромира.

 

***

Жизнь порождают правильные звёзды: те,

что до трёх и от десятой массы Солнца.

Такие будут ещё 10 триллионов лет и, значит,

в далёком будущем взметнутся числа Жизней.

Ну, а Земля, быть может, самый ранний случай.

 

***

Жизнь - плесень/экзальтация материи,

возможное дитя какой-то странной физики.

Если не пыль и газ, а ёмкие субстраты,

она локальна, на два-три килопарсека.

Заразна для планет, при встречах звёзд,

зато уж не для кластеров галактик.

Наши прионы и кристаллы ближе к жизни,

чем к  “жизни” в М31, у Андромеды.

 

***

Что “натурально”, если  возрождать,

что человечеству есть “прошлое” и “юность”:

недавние 100 - 500 лет назад, иль

ранний Голоцен  - минус 6000, или

последнее межледниковье  - все 120 тысяч?

                   

***

Сознание проснулось в первой рыбе-крабе

в глубоком Кембрии, с открытием движения и

чувств-на-расстоянии как обоняние, зрение и слух.

Возникли выбор, образы, эмоции и  память

и тайна разделения сознания и мира. Более того,

возможно, даже все эукариоты, сознательны по-своему,

не меньше наших, признанных недавно, женщин и рабов.

Мы вытесняем всё  живое, что не  жрём и носим:

успеем уничтожить почти всех до правого суда.

 

***

Неслыханно для средней мегафауны

растёт, числом и весом, наш подвид.

Мы быстро пожираем  биосферу,

но, вроде, не нарушили черту

и уступаем, даже в биомассе,

бактериям, термитам и скоту.

 

***

Мы - гоминиды без пенильной кости

и гена для контроля роста мозга.

Контакт смягчился,  породил семью и группу,

но, крысой  бешенной, с цепи сорвался мозг.

И это, может быть, когда то нас погубит.

 

***

Не станем мы энергией и газом.

Как прочие, погибнет наш подвид.

Пространство-время, так осознанное нами,

уйдёт в мир расширения отсутствия людей.

 

***

Космополиты-виды - это жить на всей планете.

Как микроорганизмы - пассажиры ветра,

как мидии - в течениях или желудках птиц,

как крысы, тараканы, мухи и косатки.

Такие виды могут уцелеть от человека.

 

 

***

Мы - только коллективы клеток

в тоталитарно спаянном режиме,

а раковая клетка - беглый раб,

один из очень многих, что уйдёт.

Во мне схлестнулись обе мега-страсти:

жить хочется, конечно, но не замолкает

позыв к свободе, к точечности воли,

вплоть до свободы одноклеточным во мне.

Рак неизбежен с временем и может быть заразен.

Жизнь может, вся опять, рассыпаться на клетки.

 

***

Не сложность  - “цель” Эволюции,

а только исход - выживание.

Нет качеств, а есть удача.

На пыльной дороге Времени

трек смерти, но только не всех.

 

***

Мы - автоматы, куклы состояний;

в незнании проходит наша жизнь.

Одно незнание сменяется другим,

и это создаёт мираж свободы воли.

Но где-то, мелким шрифтом,

в правилах Природы,

за непонятным, вероятным и простым,

за вереницей приближений и гипотез

найдутся, точные, причины всех движений:

одни у нас, растений и червей.

 

***

Жизнь/мир, если он существует,

не может быть только дорогой,

где взгляд отбивает столбы

летящих явлений/внимания.

По нашему способу видеть

обрублены щупальца Целого:

две раны - причина и следствие.

От тяжкой неволи незнания

до горечи неполноты.

На этой дороге, наверно, куда-то,

так хочется спутников, лёгких.

 

***

Мы встретились на дне палеолита:

мой олдувайский предок вызывал меня.

Я был уже тогда, но только шансом,

возможной каплей в океане следствий.

Мы встретились:  он протянул мне руку

сквозь толщу времени-распада-энтропии.

Мы встретились, но я не смог его понять.

 

***

Химеры прошлого меня заворожили.

Свобода привела к влечению назад:

по энтропии вспять, от листьев к корню.

Не множить следствия, а осознать причину.

 

***

Прав Ницше, что всё неубившее нас усиляет.

И, как гигиена, мораль хороша только в меру.

Щепотками - зло, паразиты, болезни - нужны.

Все страсти людские, в умеренной дозе,

полезны как микробионты души.

 

***

Эмпатия - так же и форма владения,

но мир переполнен совсем другими -

иные: дети, враги, животные,

безумцы, боги, мёртвые, группы.

Сочувствие, даже жалеть, невозможно

адвокату, боксёру, солдату, хирургу.

Иное - и я, так как я узнаю,

что думаю, только услышав себя.

 

***

В тёплых недрах психоза утолятся мои печали,

где ангелы чувств одолеют демонов сна и гнозиса.

Упоение настоящим, без паразита-времени.

Уверенность хлынет к границам, чередуясь со сжатием в точку.

Я стану жидкость и облако, уходя от ложного вакуума.    

 

***

Манипуляторы, нарциссы, психопаты -

расстройства личности не есть болезни,

а быстрый, хищный путь к успеху.

Да, жизни их короче, злее, хуже,

зато их чаще выбирают как отцов.

 

***

Возможность торговать любовью

есть также у макак, бонобо, птиц.

Сигнал “я в эструсе, размножимся!”

из честного стал постоянным,

то-есть открыт без перерывов храм.

Так секс последовал за социальным

в процессы усложнения и чувства.

И родились фантазмы: от семьи  

до проституции, любви  и дружбы.

 

***

Мораль есть принадлежность группе,

делёж добычи, безопасности и самок

и ненависть, священная, к другим.

Тем, кто, как я, не смог создать семью,

семейной группой стали ток и юность:

песнь творчества, как непрерывный ток

от утра жизни до прохлады тьмы.

 

***

Из глубины подсознания Хомо

идёт кислота “справедливость” -

искусство делить добычу и самок,

падаль, убежище, воду и смерть.

Ещё не сложились последние нормы,

законы живут, уточняясь в веках,

но будет конец осознаниям воли,

предел выражения их в социальном.

И встанет, собором для нашего вида,

полнейший/простейший Последний Талмуд.

 

***

На Страшные Суды - большие вымиранья -

уже сзывались жители планеты. И суд был

медленным, слепым, несправедливым.

Почти любой шёл в ад небытия, а единицы -

во двор чистилища “живи и размножайся”.

Всевышнему плевать на наше поведение,

нам, как и Иову,  не понять Его мотивы,

не угодить Ему (иначе б Он и не был Богом).

Судом последним был приход Метеорита: он

спас лишь маленьких, таких как птицы, белки,

которые смогли довольствоваться малым.

Мы, Хомо Сапиенс, родились много позже

и можем не попасть на следующий Суд.

 

***

Ещё идёт тот дождь из букв, каким явилась Книга,

процесс Творения не кончен, он идёт.

Миллиарды лет, но впереди триллионы Жизни,

Адам Кадмон ещё не поднял глаз.

А мы, как ангелы из первых поколений,

пылинки вихря из Его желаний,

но в каждой отразилась спесь Творца.

 

***

Всё схвачено у Голой Обезьяны.

Мы, Сапиенс, смогли увидеть риски,

но так возник и механизм страховки:

мы благородны и не только к близким.

И создали мораль, для записи расходов.

 

***

Поэзия прячется в фактах,

под камнями слов, за узлами идей.

Спускаю пружину - взрывается Знак -

раскованным джинном, безудержной радугой

встаёт, озверевший в молчании, Смысл.

Пример: за царь-запахом АМБРА -

“землистым, морским и животным” -

разрыв кашалота,  от массы из клювов

растерзанных в схватке гигантских кальмаров.

 

***

Абстрактность - детство понятия.

Взрослея, любые понятия

становятся просто словами,

табакерками сжатого смысла.

Их можно пощупать душой.

 

***

Свободная воля свободнее в “зле”,

во мгле одиночества, в до-наказании.

А в актах “добра”, наслаждение

делится на число согласных.

 

***

Свобода - не пустые хлопоты гражданства:

законы, выборы, партийная борьба.

Свобода суть найти экосистему,

где меньше хищников и есть пустые ниши.

Свобода с удвоением? - ищите изоляты:

озёра в кратерах, атоллы в океанах,

пост-умирания и мёртвые киты.

 

***

Политкоррестность как и умолчание

есть форма умной социальной лжи,

в создании фиктивной личности народа.

Другие способы: война, футбол и Игры

или чувствительный диктатор-усреднитель.

 

***

Спасётся кот, летящий свысока, если

успеет он расслабиться и развернуться:

лететь лучше не ниже чем с 6-го этажа.

 

***

Презренна старость в обществе моём.

Не так в Японии, Китае и Корее. У них

коллективизм: решать - не власть, а труд,

и старики полезны для принятия  решений.

 

***

Последние века,  скопленья гоминидов

из северных Европы и Америки

стали удобны для прогресса технологий,

но безнадёжны как программы размножения.

Коллективистские миры застыли в ностальгии

плодясь и расщепясь на “за” и  “против”.

Или - как Япония, Китай - оцепенели

в прыжке мутации к империи-гибриду.

 

***

Конечно множество осмысленных вопросов.

Громадна, но конечна и песочница ответов.

Конечно наше место-воля-память-время,

богат, но исчерпаем этот мир. Конечна дунья,

но за смертью, начнётся бесконечный ахират.

 

***

Проклятие сбылось - эпоха интересна:

штурмуют рай солдаты халифата -

эстетика прыжка из дуньи в ахират,

искусство умереть, забрав с собой кафиров.

Ревут моторами в Крыму Ночные Волки,

ждут 5-ую Империю в 2, 3, 4 года,

надеются на ядерный шантаж.

 

***

Регресс к Началам слаще гонки к звёздам:

очарование простейших первых форм,

как живопись пещер из неолита или

фосфены - призраки фигур во тьме.

Из них возникли буквы, символы и знаки,

носители важнейших наших нужд.

Так 7 печатей Соломона и Али-кузена

сложились в Имя из Имён - Изм аль-Азам.

 

***

Рисунки в гротах - взглядом в глубь веков,

чаруют больше звездолётов в Космос.

Там - пустота пустот и пылью пыль,

а здесь - нагая сущность человека.

 

***

По меркам дня, мы утром в десять,

Хомо Первичный и незрелый.

Незрело социальны, нестабильны,

без мета-памяти и личной медицины,

нуждаемся в самцах, учёбе, сне, и даже

на лежбищах вручную делаем детей.

Смешны наши Венеры и Эйнштейны -

уже для правнуков, мы будем шимпанзе.

И всё же, где-то в памяти планеты

останется, ветшая, след и наш.

О, наша юность, счастье, боль надежды

останьтесь хоть зарубкой на скале.

 

 

Послесловие

Татьяна Бонч-Осмоловская

О стихах Мишеля Дезы

 

Стихи в книге М.Деза «75-77» написаны человеком, в первую очередь – размышляющим. Их образы порождены научным языком, что необычно, и как следствие, обогащает поэтический словарь. Другие координаты авторского языка – еврейская тема, от ветхозаветной до современной; личный опыт жизни в разных странах мира (России, Франции, Японии). Автор сосредоточен на познании мира, раскрытии неизвестного, прочтении Тайны, неизвестной даже Всевышнему: тайные смыслы «… знает только Бог / или откроет себе однажды»; или, цитируя Ригведу, «может, даже Всевышний / не знает, как создан Мир».

Кстати, заметим неортодоксальное, для еврея, написание слова «Бог». Впрочем, «Бог – психопат: непредвидим, / случаен и беспричинен». Не злонамерен и не злопамятен, не дуален или трикстерен, просто беспричинен – «вспомните случай Иова». Размышлениям о Боге посвящена срединная, не первая и не последняя, глава книги: «Бог прост, как точка: / ни частей, ни атрибутов – / лишь вихрь Имен». Это Бог Ньютона – бог импетуса, начального толчка, задавшего ход небесного механизма: «Он создал мир и ушел, и / вряд ли вернется вовремя, / да и вряд ли подсматривает». И живет само по себе Живое, разнообразное даже в исключениях:

Медузы, свободные от старения;

Личинки, живущие, выпустив бабочку;

Жук Эпомис, ловящий лягушек;

Бамбук, что цветет раз в 130 лет;

7 полов инфузории тетрахимены;

проституция у пингвинов – за камешки;

турнир акулят в материнской утробе;

самцы, живущие в теле самки…

живет, в причинности, и значит – моральности, потому что этично все, оправданное наличием причины. Эти стихотворения близки к роману умственной литературы, как у Умберто Эко, закрывая который, понимаешь, что не только сопереживал героям, но приобрел новое знание.

Еще строки: «А у трех исключений – / касатки, гринды и люди – / длинный постдетородный период / объясняют «эффектом бабушки». Или: «Проиграв «битву кротов», Сулейман / ушел, но забыл мешок с зернами – / стимулянтом непьющих турок. / Так Кофе открыло Запад». Это стихи, привлекающие мыслью, нестандартной, эрудированной, страстной – вид любви, не описанный Сократом: энцефалофилия. Дело вкуса, разумеется.

С точки зрения поэтической структуры стихи написаны чистым верлибром. Вместе с тем некоторые строки вызывают в памяти старинные скандинавские песни, со спрятанными ассонансами и аллитерациями: «юркнет по дюнам мозга, / хрустнет старая, взвизгнет…». Вслушайтесь в повторы «ра»-«ры», «пер»-«про», «сш»-«ст»-«тс»: «Еще идут первичные процессы / … / Мир расширяется, но кластеры растут».

Очевидных поэтических упоминаний мало, а эмоциональные высказывания редки, разве что – вот, в стремлении вернуться к квадропедализму: «Хорошо бы опять на 4 ноги, / как в сексе и невесомости. Чтобы подольше жить, / детей вынашивать дольше / и моногамствовать меньше». И вот разве еще – доходя до предела в последовательности осознания неизвестного: «Черные-черные, лебеди Рока, / не торопитесь нас унести». И о смерти: «в судорогах несовершимости, / уткнуться в стену аквариума». Смерть настолько потрясающая тема, что автор даже переходит на регулярный стих, аккуратный пятистопный ямб: «Когда придут четыре курофунэ, / пощады нет от черных кораблей…», тем более странный, что речь идет о японских реалиях: курофунэ здесь – это американские корабли, прибывшие в Японии в XIX веке и принудившие Японию начать торговлю со Штатами. Или я неправильно ставлю ударения в этом слове?

Одно из стихотворений, правда, состоит из перечня, на девять строк, значимых писателей (если и Колумба считать писателем). А так – Уитмен вошел, Рильке, Кафка, Лем, Свифт, Паскаль, По, Шекли, математики, философы, путешественники...

        Брызги с этих комет смешались во мне

        коктейлем в неповторимой пропорции.

        Лишь в этом – моя единственность.

Весьма своеобразно смешались, надо признаться, то ли пропорция оригинальная, то ли взаимодействие ингредиентов породило новое соединение.

В этих стихотворениях много чего нет: пейзажной и любовной лирики (это ведь не любовная лирика: «Осьминог умирает, послав гамету. / Львицы приходят в эструс / с убийцами их детей. / Пауки выбирают самок, / только что съевших самца»?), батальных и героических сцен, гражданственной лирики, городского романса, конфликта поколений, шуточных и иронических строк, посвящений и эпиграмм – словом, практически ничего «привычно-поэтического». Можно назвать эти стихотворения философской лирикой – но написанной с позиции человека точных наук, физики ли, биологии или логики. Социальное, кстати, иной раз присутствует, и в этом, редкий случай, ощущается личное чувство:

Государства-кукушки легко отвлекают детей,

выжав родительский сок из нас.

Им нужны солдаты, налоги.

Государства должны оплачивать сами

распечатку, своих интересах, граждан,

создав специальных маток –

Как у пчел, муравьев, термитов –

заводы детопродукции.

«Я» в этих стихотворениях выступает не лирическим героем, но наблюдателем, погруженным в рассмотрение связей и причин мироздания. Наблюдение возможно лишь стоическое, без яростных ставок на победителя, без экзистенциального смеха и ужаса, но принимая неизбежное: «И за последний миллиард / до опаления Земли / другие хищники захватят / глаз бури всех существований».

Здесь фиксируется мысль, ставится личный вопрос, даже если личность интересуют вопросы бытия, эволюции и представления мира Богом. Это записи на полях постоянно творимой книги – более «Опавшие листья», как у Розанова, чем «Мысли», как у Паскаля, мысли, постоянно производимые и не способные остановиться, постоянно нуждающиеся в фиксации, трансляции в текст, в читателе и собеседнике.

Когда автор противопоставляет «это только сейчас» и «а предки», читатель понимает, что он сам все еще среди этих «предков», не отличающих подлинные структуры и причинные связи от мнимых сочетаний. Математик же, знающий смыслы, понимает больше и о сути мира. И если он говорит с человеком обыкновенным на языке поэзии – это не способ притчами изложить скрытую истину, но скорее необходимость производить мысль; не проповедь птицам, но само это щебетание, неотделимое от птичьего существа.

Наблюдатель становится исследователем, спускаясь по последовательности причин вглубь, к Началу: «Познание уносит нас у истокам - / вспять по причинности / в зияющую пасть Начала». С другой стороны, умножение слов, как и умножение человеческих сущностей, если не отвратительно, как Борхесу, то отчужденно удивительно: «Наговорили 42 зеттабайта / (10 в 21-й степени) речи. / Ощущаешь ли ты близость / с этим Левиафаном?» Левиафан здесь – не государство, но весь социум, производящий близкий к белому шуму поток знаков, малоосмысленную речь. Наблюдатель смотрит на этого Левиафана, снова, со стороны, почти без эмоций, чувствуя и не чувствуя себя частью этого множества, а сказанные слова – частью чудовищно огромного потока его речи.

Наблюдатель этот абстрактен и «космополитичен» только с банальной точки зрения, сам автор точно, с погрешностью плюс-минус миллиард лет, указывает свое родство и происхождение, свою деревню и дом родной: из Шпоры Ориона, от матери Солнца и IK Пегаса, эукариот, хордовый, из вторичнополостных… Из коктейля коллоидных субстанций проявляется личность:

   Я свил свое пугливой гнездо

   на стыках литосферных плит, ревнивых

   орденов: шестидесятников Москвы,

   парижских intellos, edoko Токио,

   еврейства, математики и секса.

В эпоху пост-отчуждения труда, высшего и специального образования и профессиональной деформации радует утверждение о равной необходимости веры и знания: «Различаются – вера и знания – / только методом их добычи. / Мозг нуждается в них обоих», но нужны они, в конечном итоге, и знание, и вера, и все на свете – исключительно для того же мозга, для возможности до конца осуществлять способность мыслить.

Знание равно власти, мысль эквивалента колонизации (из другой оперы: и если ты помыслил о женщине, ты уже прелюбодействовал с ней в сердце твоем), а если ты помыслил о непознанном, ты осознал его, присвоил и усвоил: «понятиями ли, образами ли – / колонизируем то, что не познано, / расширяем периметр власти». А овладение знанием – лучшая из охот: «Разделить тушу теории / гипотезой, как копьем, / в терпкую плоть непонятного». Отметим снова звуковые повторы: те, ть, по, в скандинавской традиции для таких приемов были специальными термины, и применялись они осознанно и на специальных местах в строке. Нет оснований подозревать автора в сознательном применении этих приемов. Выстраивая текст как стихотворный и отказываясь от традиционной ритмики и рифмы, автор создает сетку звуковых повторов, на которых держится текст.

Знание – это страсть, но знание – и тяжесть, которую нужно разделить с другими: «Неразделенное знание – / слишком тяжелая ноша. / Познание неотделимо от / желания быть понятным». Знание может быть опасным, полезным, возбуждающим и удовлетворяющим: «Не абстрактны мотивы ученых: / опасность? пища ли? самка? / кипит всегда в подсознании», но, как говорил еще Сократ, не хозяева знаний нужны, а любители (любовники), не софисты, но философы: «Не полиматы нужны, а филоматы – / любовники знания, по Аристотелю: / теории, практики и поэзии». И поэзия – в самом деле одна из прекрасных наук.

Добыча знания, очевидно, вызывает привыкание – это наркотик, как ни суди. Она дарит восторг и власть: «Оцепеняя абстрактностью, / взгляд проходит как скальпель: / понимать, называть, менять»; «Назвать, как ударом хлыста, / приручить, измеряя, поимки / в безудержном рое явлений». Правда, потом приходится возвращаться – в тело, в мир, «в ледяной вихрь явлений, / в наш единственный дом». Что поделаешь, «Подходящей дозой любое / действие станет наркотиком». А мыслить – пожалуй, лучший из них.

Мысль возможна обо всем – о мире, о человеке, о душе существа:

        Что есть душа существа?

        точка ль контроля в мозгу,

        точка ли хрупкости в сердце?

На середине стихотворения хочется остановиться, как на теореме, и попытаться довывести самостоятельно, из начальных лемм – в самом деле, что же есть душа существа? Придешь ли к тому же заключению: «А может, просто мечта иметь ее?».

И о человеке, который одновременно, симультанно, ничтожно мал и светло велик:

 Мы не только ничтожны: это как посмотреть.

 На пути к длине Планка, в бездонности Малого,

 где пространство дискретно и все нелокально,

 оглянись: люди будут как звезды.

Часты упоминания чисел: больших и малых, 57/1 000 000 лет, 1/1 000 000 смерти, зепто- и зетта-секунды, ~1050 атомов, 10-150, 2.735К, 4 кубических метра, 63 КВ памяти, 311 триллионов лет, сто сорок миллиардов вселенных – особенно в главе «о математике, времени, числах», в старании измерить вселенную, вечность, «очислить Целое». Познать живое – в главе «о живом и эволюции», здесь термины из клеточной биологии: химера-эукариот, метаболизм, геном, фотосинтез, паразитизм/мутуализм, голобионты… Биологические термины упоминаются не просто так, ради красного словца, словно у щеголяющего латинизмами, диалектизмами или неологизмами поэта, но как средства языка для точного, краткого выражения мысли – понимания (отрицания) естественного отбора, (ненужной) сложности мира живого, об эволюции (нет, Эволюции), о паразитизме как частичном поглощении во времени, спасающем организмы хозяев: «кукушонок, увидев хищника, / спасает себя и птенцов хозяина / невыносимой волной запаха». Зачем говорить приближениями, размытыми метафорами, когда язык науки позволяет назвать предмет определенно, как взрезать смысл скальпелем.

Эрудиция, ассоциации между научными понятиями ведут стихотворение: «когнитивный запас тормозит деменцию» - в переводе на человеческий: люди, много знающие и активно думающие, и в старости сохраняют ясность мышления. Или: «Мысль как дитя нарастания сложности / в витках степеней рекуррентности» - попробую перевести в привычный, визуально-тактильный язык: продвигаясь последовательно, перепрыгивая в болоте неизвестности с одного островка понятного, устойчивого знания на другой, все дальше и дальше, возводя сложные ряды в опоре на существующее знание, мы постепенно приходим к непривычному, но тоже плотному, устойчивому новому – к новой мысли. Математик сказал короче! Но так ведь: «Черным огнем точности / математика пишет по / белому льду явленного, / испаряя ненужное».

Еще о системе метафор, которые понимаются как инструмент и сущность мышления:

        Метафоры отцепляют от

        Рыхлой ненужной точности

        лжеобъективной реальности.

        Это прыжки, которыми разум

        умеет летать – далеко и быстро.

Начиная с первого стихотворения в книге: в Дереве Знания объединяются и библейское Древо познания добра и зла, и сакура, осыпающаяся белыми лепестками, и древо науки, приносящее плоды – листы книг, открытия, страшные и вредящие человеку. Рождение – одна сингулярность, смерть – иная. Вначале были запреты, чтобы не навредить человеку и человечеству, теперь уже не страшно навредить, все позволено. Не потому, что (как у Достоевского), бога нет, а потому что ничему уже не повредишь, все уже сотворено. Да и просто по теорема Рамсея, в мире больших чисел – не Бог, но математическая модель позволяет. Еще метафора: «Неизбежны яички смысла в / значительных глыбах данных / и длинных рядах событий» - сделаем паузу: здесь речь идет о точных терминах информационных технологий и математики, больших данных и бесконечных рядах, и с чем бы читатель сравнил их? Скажем, каплями в океане или падающими снежинками? Или деревьями в лесу и пересыпающимися песчинками? А вот и нет, читаем дальше: «Как в теореме Рамсея и / Пуанкаре-возвращении». Возможно, непонятная связь; несомненно – новая.

Язык ли это поэзии? Разумеется, один из возможных языков – если поиск смысла заходит дальше, чем простое называние терминов.

Кстати, тем интереснее на этом языке стихи о поэзии, ведь в рефлексии над собственными текстами автор тоже профессионален:

        Мои тропы – несложные:

        перечисления, гибриды смыслов,

        стаи литот, скользящая камера,

        сдвиги масштаба/проекции/фокуса,

        Иностранный Легион терминов,

        отливы в ритм множественности.

        А фразы, структура – обычные.

(Отметим «Иностранный Легион терминов» как традиционную поэтическую метафору). Что это – манифест, верленовская «все прочее – литература»? Или «обычные слова в необычном порядке»?

Раз вчитавшись, стихотворения хочется продолжать читать, как хочется продолжать разговор с умным человеком – мысли появляются в ответ, хотя бы первые отзвуки мыслей, первые шажки в открывшемся, открытом пространстве новых смыслов, представленном автором. Это не ответы в конце учебника, но вопросы, недаром на обложке книги изображен лесной ручей, пропадающий за изгибом течения – автор предпочитает не подбирать камешки на берегу океана, но следовать сквозь туман к истокам. И приглашает своего читателя. Я рада, что воспользовалась приглашением.


К началу страницы К оглавлению номера

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function mysql_pconnect() in /usr/www/users/berkov/7iskusstv/m/Avtory/database.php:4 Stack trace: #0 /usr/www/users/berkov/7iskusstv/m/Avtory/response.php(12): include() #1 /usr/www/users/berkov/7iskusstv/m/2016/Nomer9/Deza1.php(2779): include('/usr/www/users/...') #2 {main} thrown in /usr/www/users/berkov/7iskusstv/m/Avtory/database.php on line 4