Странная книга: о Франции, но не только о ней ^*

Эта книга напоминает девушку в футболке с изображением другой девушки: взор перескакивает с одного лица на другое. Видится не обычная переводная книга о зарубежной стране, а сборник работ двух авторов.

Первый автор, Ж.-Р.Питт, «профессор Сорбонны (Париж-IV) и научный сотрудник в Институте географии», автор 15 книг и прочих сочинений, аннотированных на второй стороне обложки; другой — Сергей Федулов, «исследователь социальной действительности, реальной и мифологической (кандидат (социально-)географических наук, Москва, МГУ, 1988 [курсивом здесь и далее выделяю нестандартные слова и выражения, а также некоторые новые или важные термины. — Б.Р.]; доктор философии, Баден-Вюрттенберг, Германия, 1991). Публицист (основатель и главный редактор независимых изданий…)… Переводчик… Предприниматель (собственная компания…) Путешественник (побывал более чем в 130 странах на всех континентах, в десятках из них — многократно)» (из текстов на обложке).

Помимо обширных комментариев в конце книги, переводчик вставил в текст Питта свои примечания в скобках. (Мне этот приём понравился, и я так же буду включать в эту рецензию свои побочные замечания). Не в конце, в виде приложения, а между текстом Питта и комментариями к нему располагается трактат Федулова о глобальных цивилизациях. В причудливости структуры — главная странность книги (но не недостаток).

* * *

Книга Ж.-Р.Питта «посвящена анализу основных аспектов жизни современной Франции.., показывает становление страны и её место в Европе и мире», «ярко и красочно» описывает «проблемы Франции, состав её населения, города, основные отрасли экономики, особенности культуры и политической системы… богато проиллюстрирована десятками обширных выдержек из интереснейших документов, фрагментами художественной литературы, фотографиями, диаграммами, таблицами и множеством карт» (из аннотации на с. 4).

В том, что эта книга полезна и интересна, никого убеждать не нужно. Не будучи специалистом по Франции, я воздержусь от общей характеристики сочинения Питта и остановлюсь преимущественно на тех сюжетах, которые показались мне интересными для сравнения с Россией.

Питт считает движущей силой развития Франции некоторое почти мистическое «самосознание», зародившееся сразу же после Карла Великого в районе Иль-де-Франс, распространившееся почти на весь мир (когда все европейски образованные элиты говорили по-французски), изрядно сжавшееся из-за деколонизации и господства английского языка, но сохранившее свой глобальный культурный потенциал. Идея нации якобы существовала до появления национальных государств и подготавливала племена к будущему слиянию. Помимо внутренней географии страны у неё имеется внешняя география — характеристика всего мира как арены, на которой блистательно выступает Франция. (Эти положения замечательно перекликаются с собиранием русских земель вокруг Москвы в прошлом, с международной ролью СССР в середине ХХ в. и с неустанными поисками «русской национальной идеи» в наши дни).

В то время как у нас в России не утихли переживания, связанные со Второй мировой войной (точнее, с её нашей частью — Великой Отечественной, 1941 — 1945 гг.), а о Первой (1914 — 1918) почти забыли, для французов Первая война — всё ещё не заживающая рана, а о режиме Виши они не любят вспоминать. Не столько распад всей французской колониальной империи, сколько потеря Алжира стала второй мучительной язвой. (У нас нечто подобное повторилось после распада СССР, когда в республиках «ближнего зарубежья» остались сотни тысяч «русскоязычных соотечественников»). Из рядов репатриантов вышли самые ярые националисты и правые политики. Но примечательно, что «одержимость идеей священной миссии Франции» (с. 26) ещё в XVIII в. приняла светские формы, тогда как в России аналогичные идеи замешаны на православии. Как уверяет в своих комментариях Федулов, французы сегодня ходят в церковь реже, чем советские люди в годы максимального безбожия (с. 307).

Демографический кризис, старение населения Питт рассматривает не с производственно-экономической точки зрения (некому работать и кормить стариков), а с морально-психологической: жизнь без детей и молодёжи тосклива, хотя они злы и неблагодарны. «Дети — это колючки, которые запихивают взрослым под одежду, чтобы разогреть у них желание побыстрее завершить долгий путь к устью долины слёз» (с. 49). Возможность снижения пенсионного возраста печалит Питта: неработающим старикам будет нечем себя занять. (В России наоборот «неработающие» пенсионеры — работоголики в домашнем хозяйстве, поддерживают пригородно-дачное расселение; наши «безработные» — основа теневой экономики, особенно на юге страны).

Франция — централизованная страна, настолько сильно, что над нею постоянно витает тень децентрализации как возможного способа смягчить гегемонию Парижа и что-то тем самым улучшить, но Питт скептически относится к такой альтернативе, считает её перспективы ограниченными. Полезная децентрализация осуществляется не «выносом» чего-либо из Парижа, а ускорением роста региональных центров (Лиона, Марселя, Бордо и др.). (И нам надо не столько «разгружать» Москву, сколько дать больше возможностей другим городам развиваться на их собственной почве). Во Франции есть известный антипарижанизм, но в целом французы любят Париж больше, чем россияне Москву и москвичей.

Новейшее деление Франции на 22 региона — вспомогательное мероприятие, не сулящее этим землям политической автономии, даже если им передана часть функций центрального правительства. Питт негативно относится к идее «Европы регионов», противопоставленных существующим большим государствам, поскольку для Франции она не годится. (Для Гексагона — континентальной Франции между морскими и сухопутными границами, в самом деле не подходит, равно как для Дании и Венгрии, но есть ещё временами бунтующая Корсика, а также Каталония и Шотландия, близкие к полной независимости; Фареры и Аланды выступают под своими флагами не только на спортивной международной арене). Питт, горячий сторонник унитарного государства, считает федерализм детской болезнью стран, которые моложе Франции, недавно объединились. Автор настойчиво напоминает, что Франция — не только Гексагон, но и заморские департаменты во всех частях света.

У инфраструктурной централизации Франции имеется большой экологический плюс: в стране сохранилась сельская местность и возможность восстановления квазинетронутого ландшафта. (И мы в России возлагаем надежды на «внутреннюю периферию» в природоохранных целях). Во Франции до 30% площади занято лесами и рощами, но учащаются пожары от возгорания кустарников. Особо охраняемых природных территорий больше всего на берегах морей. (В России, Украине, Турции, Черногории берега застраиваются и бетонируются безудержно). Множество судебных решений вынесено в пользу природы: полевыми цветами подминаются бульдозеры (с. 82).

Сельское хозяйство Франции — симбиоз крестьянина, гурмана и туриста (рекреанта): выращивание нестандартных местных экологически чистых продуктов традиционными доиндустриальными способами на глазах у горожан, отдыхающих посреди живописного пейзажа. Крестьянин во Франции — герой и любимец, кормилец народа, хранитель родной земли. Туризм, в том числе внутренний, выдвигается на роль главной отрасли французской экономики. Для туристов обновляются пути по малым рекам и каналам.

 Будучи пионером по высокоскоростным поездам (рекорд 575 км/час), Франция в экологических целях восстанавливает короткие железнодорожные ветки и практикует феротаж — перевозку гружёных автомобилей по железной дороге. Швейцария разрешает только такой транзит. (В России мечтают превратить Москву в великий евразиатский автодорожный узел и для этого строят вокруг столицы Центральную кольцевую автодорогу).

Франция — классическая страна централизованного планового хозяйства, её судьба — непрерывная оптимизация территории, со времён Римской империи. Под руководством королей, императоров, президентов строились дворцы, крепости, фабрики, склады, каналы, шоссейные и железные дороги, создавалась почта и общественный транспорт, перепланировались города. Государство во Франции всегда главный предприниматель в экономике и спонсор культуры, науки, образования. В архитектуре и градостроительстве за Францией следовал весь мир. Сегодня Франция стремится развивать и совершенствовать существующие инфраструктуры, а не строить новые на «свободных» местах или путём разрушения исторического и природного наследия. В стране процветает настоящий «культ наследия прошлого» (с. 204 — 205).

По особенностям культурного ландшафта, жилищ и быта Франция делится в первом приближении на две половины двумя разными способами.

1. Север и Юг. Различаются по архитектуре жилищ, по употреблению масла (а также по лингвистической истории и топонимии). На юге дома преимущественно белые с пологими крышами из красной черепицы; на севере более мрачные с крутыми и высокими мансардными крышами. На юге предпочитают оливковое масло, на севере сливочное. (Кроме того, в южной половине Франции сельское население ещё в середине XIX в. говорило не по-французски; сохранилось характерное своеобразие в топонимах, фамилиях людей, названиях вин — эти окончания на -ак и -ньян).

2. Северо-Восток (от линии Руан — Марсель) и Юго-Запад. Первый населён более густо, вытянут вдоль полимагистрали, соединяющей Великобританию и Бенилюкс с ближайшим для них Средиземноморьем. Второй как бы в стороне, менее транзитен, населён не так плотно. В него входит и ландшафтное ядро страны — Французский массив. Это французская глубинка. (Более периферийная «тюненовская» зона Европы). Страна одноэтажных, односемейных домов. Здесь высока доля недвижимости, принадлежащей англичанам.

Многоэтажные дома, в своё время решившие жилищную проблему малоимущих, стали приютами недавних иммигрантов, а для коренных французов потеряли привлекательность. Они даже подумывают, как бы избавиться от немногих высотных зданий, возведённых в Париже.

Что касается масла, то приводится и подробное районирование питания — выделено 10 гастрономических районов (карта на с. 68). Для меня, читавшего в детстве Мопассана и Доде, не новость, что в Нормандии упиваются сидром, в Эльзасе любят пиво и свинину, на севере едят больше картофеля, на юге — риса и фруктов, в Париже обожают шампиньоны; но Питт сожалеет, что эти различия быстро исчезают.

Питта волнует отношение других народов к французам и Франции, и вот что говорит статистика (с. 239). Представления разных народов полны предрассудков, но у русских с французами приятность преобладает. Правда, большинство советских людей считали французов несколько самодовольными и болтливыми, но это — небольшие пороки. Зато не менее двух третей наших соотечественников назвали французов симпатичными (78%), приветливыми, умными, находчивыми, энергичными. В общем, французы приятны, активны, но несколько несерьёзны и чуть-чуть плутоваты. (Нетрудно понять, что эти представления, относящиеся к 1988 г. и отчасти устаревшие — чистейшая классика, выработанная предшествовавшими двумя столетиями развития европеизированной русской культуры и усиленная кинематографом ХХ в.). Постоянно восхищаясь Францией, иностранцы сами вскружили головы французам, которые теперь, под влиянием англоязычного мира и Интернета, начинают трезвее и с некоторой болью осознавать своё уменьшающееся значение в мире.

Сочинение Питта — настоящий гимн Франции. Патриотизм автора не имеет ничего общего с шовинизмом и не направлен против других народов. Это позитивный оборонительный национализм, забота о сохранении своей культуры под напором глобализации. Питт вдохновлён блистательным прошлым своей страны и явно радуется тому, что и в наши дни Париж и Гексагон остаются сердцем огромной, то ли 200-, то ли 400-миллионной Франкофонии. У нас, россиян, Франция почти всегда была самой любимой европейской страной. По прочтении Питта мы будем любить её ещё сильнее, если это вообще возможно.

* * *

Комментарии Федулова, занимающие в конце книги 66 с., объединены заглавием «Французский мир. Фрагменты и комментарии» и обширным предисловием в своего рода эссе, в котором переводчик самозабвенно отрывается от переведённой им книги. Тут мы прочитаем много интересного о Ришельё, Мазарини и Кольбере, о Наполеоне, о юге Франции (Миди) как особом мире, об ощущениях знаменитых русских в Париже, трогательные рассуждения о Германии и немцах, об их непростых в прошлом отношениях с французами и т.д.

Федулов выступает как популяризатор знаний и просветитель тех, кто не помнит пройденного в училищах и не привык пользоваться справочниками. Так, призывая нас не путать Эрнеста Ренана, упоминаемого Питтом, с Жюлем Ренаром, в книге не упоминаемым, Федулов с восторгом приводит афоризмы последнего (с. 287).

Запоминается яркое сравнение западного интеллектуала с русским интеллигентом: первый хорошо одет, самоуверен, всё знает, работает на публику; второй одет плохо, озабочен, во всём сомневается, «всегда жертва, существо практически беззащитное» (с. 317); первый немного смешон, второй жалок. (Сдаётся мне, что на российском ТВ нынче преобладают «интеллектуалы»).

Федулова объединяет с Питтом любовь к кулинарии и ресторанам. У обоих есть опубликованные труды на эту тему (у Питта — 5 из 15 книг, перечисленных на обложке). Еда и питьё во Франции — высокое искусство. Выдающиеся повара известны и почитаемы не меньше, чем футболисты и звёзды эстрады в России. Ни один московский ресторан и близко не стоял рядом с парижским!

При углублённом знакомстве с Францией обнажается вторичность и подражательность русской культуры во многих случаях. У Федулова я прочитал, что Окуджава — русский Брассанс, Высоцкий — русский Брёль и т.д. (В прошлом подобных параллелей мы найдём не меньше — так и до Пушкина с Лермонтовым доберёмся).

* * *

В оснащённой одиннадцатью схемами тезисной статье «Структуры и мифы глобальных цивилизаций» (с. 256 — 285) Федулов насчитывает таковых восемь и располагает их подобно розе ветров (с. 274): С — германо-протестантская, СВ — славяно-православная, В — арабо-исламская, ЮВ — китайско-буддийская, Ю — индийская, ЮЗ — романо-католическая, З — французская, СЗ — английская. (Центр схемы смыслом не наделён, но географически это может быть город Тюбинген в Южной Германии, где у Федулова свой бизнес — ведь только из этого региона большинство азимутов выглядит правдоподобно).

От предшественников в деле выявления цивилизаций — Н.Я.Данилевского, Э.Хантингтона и А.Дж.Тойнби, наш С.Федулов выгодно отличается тем, что, посетив более 130 стран, общался с их жителями лично «в самых разных цивилизациях на четырёх мировых языках» (с. 278). Это позволило ему, развивая и критикуя Хантингтона за 12 роковых ошибок, провозгласить новое научное направление. «Изучающая цивилизации в рамках целостного научного подхода синтетическая наука формально начинается данным текстом, это — цивилизология» (с. 266) (выделение текста Федулова. — Б.Р.).

Уникальный исследовательский опыт Федулова побуждает нас доверять его характеристикам цивилизаций. Например, автор считает, что императив поведения у славяно-православной цивилизации — удаль молодецкая (с. 275), французской — приятничанье, у романо-католической — «дольче вита» (с. 276).

Цивилизации охвачены самовлюблённостью, у них представления одной о другой мифологичны, они понимают одни и те же слова по-разному, поэтому полное взаимопонимание их в принципе невозможно, как у мужчин и женщин (с. 266). (А как же насущная необходимость единения человечества перед лицом экологических и террористических угроз?). Какое-то важное сближение ожидается лет через сто-триста, когда люди научатся понимать друг друга без слов (с. 260). (Как животные? Такая вот цивилизоология).

Отдельно от текста (на с. 284 и 285) помещены две классификации религий — генетическая и сущностная. В последней конфуцианство, таоизм (даосизм?), иудаизм и протестантизм отнесены к рационалистическим, индуизм, джанаизм (джайнизм?), зороастризм и православие к мистическим, а ислам и католицизм к социально-мистическим религиям. (Значит, не стоит ждать от мистических конфессий серьёзной социальной работы — они готовят к загробной жизни).

* * *

Невысокое мнение о словах как средстве взаимопонимания цивилизаций вероятно послужило причиной заметного пренебрежения переводчика к правилам русского языка. Почти на каждой странице местоимением заменяется не последнее существительное того же рода и числа, а какое-нибудь другое, более важное ключевое слово, что бросается в глаза даже в первом абзаце «Введения» (с. 9). На с. 339 упоминается не Финляндия, а финны и Хельсинки, но к ним относится выражение «эта страна». Во многих случаях перепутаны падежи причастий в конце длинных предложений. В подобной манере Федулов приносит благодарность «специалисту по Франции» В.А.Шуперу, «… выбравшему книгу для перевода и связавшего меня с Ж.-Р.Питтом». А как вам нравится такое: «Вплоть до 1830 года галлы не рассматривались прямыми предками французов» (с. 19), «…человек понимается менеджером этого сложного взаимодействия» (с. 71), «узнав эти цифры, становится понятным» (с. 139)? Встречаются слова-химеры, например «мультиотраслевой» (с. 183) и фразы с невероятным смыслом: «…Всего несколько десятилетий тому назад парижане, родившиеся на одном берегу реки, никогда в своей жизни не пересекали Сены!» (с. 75). На с. 39 легенда к картосхеме уверяет, что поездка в дилижансе от Парижа до Марселя в 1780 г. занимала пять часов (наверно, дней?).

Написание многих терминов и собственных имён, в том числе топонимов, у Федулова отличается от стандартов, принятых в России. Так, река Майн в Германии называется (на французский манер?) Мэн (с. 157), государство со столицей в Нуакшоте — Мавретания (неоднократно), язык каталонский и, что самое ужасное, везде пишется «бретанский» вместо «бретонский»! Если виновато издательство, то я Федулову сочувствую (у меня с соавтором М.Р.Сигаловым были похожие проблемы в книге «Центральная Россия», где опечатки и прочие «ляпы» исчислялись сотнями). Но есть вещи непростительные, например, «цитирование» классиков «по памяти» (М.Е.Салтыкова-Щедрина на с. 300, С.Н.Булгакова на с. 307).

Итак, мы видим, что к французскому поезду переводчик ловко прицепил свои вагоны, а в прочих тоже разместил свои легковесные грузы. Включённые в книгу Питта сочинения Федулова заслуживают отдельных публикаций, а его цивилизология — серьёзной критики (а не только выхватывания из текста ярких выражений, как это вынужден делать я из-за ограниченного объёма рецензии).

Несмотря на многочисленные странности и явные недостатки, эта небрежно изданная, но живая и яркая книга-кентавр получилась интересной и читается с удовольствием. Она содержит ценную информацию, даёт много пищи для размышлений, и тот, кто потратит время на знакомство с нею, об этом не пожалеет. Побочная, но важная задача издания — реклама разносторонней деятельности Сергея Федулова — выполнена неплохо.

* Питт, Жан-Робер. Франция. Пер. с фр., комментарии и обзорная работа о сути глобальных цивилизаций Сергея Федулова. — М.: Новый хронограф, 2010. — 340 с. [на самом деле 352 с. — Б.Р.]: ил. — (Серия «Социальное пространство»). [Тираж 1000 экз.].