Песни странствующего подмастерья

После описания нескольких эпизодов из своей богатой конкурсной эпопеи, я решила наконец рассказать о моей не менее богатой концертной деятельности в стране происхождения.

Даже не знаю, с чего начать. Наверное, с того, как я боролась за право на эту самую концертную жизнь.

Так как лауреатом толком я стать так и не смогла, то соваться в Московскую филармонию – главную концертную организацию в Москве, показалось мне делом вполне бессмысленным. Кроме того, без блата туда было и с лауреатством не попасть. Решила опуститься на этаж пониже и попытать счастья в Москонцерте.

Я уже писала в моих воспоминаниях о Военфаке при Московской консерватории, как, заручившись поддержкой Тихона Николаевича Хренникова, пошла подавать туда документы. За давностью лет не помню, что мне там сказали, но вот то, что меня не приняли с распростёртыми объятиями – это точно. Впрочем, когда и кого принимали в Советском Союзе с распростёртыми объятиями? После многочисленных и безуспешных попыток дозвониться и добиться хоть какого-то ответа, пришлось опять обращаться к Хренникову.

– Так я же написал рекомендацию! Почему они не реагируют? – разбушевался Тихон.

Что я могла ответить? Понятно, Тихона здорово задело, что его мнением пренебрегли!

Через пару дней раздается у меня в квартире телефонный звонок:

– Леночка! Это Скавронский (в то время – худрук Москонцерта). А чего ты нам документы-то не несешь? Мы же тебя ждем!

У меня просто челюсть отвисла! Я же 100 раз пыталась ему эти самые документы всучить, а он у меня их не брал! Поскольку я не нашлась, что сказать, Скавронский продолжал:

– А я вот тут у Тихона Николаевича, и он меня о тебе спрашивает, а я не знаю, что ответить!

Ах, вот оно что! Тихон просто вызвал его «на ковёр», да небось ещё и телефон сам набрал. После такой «рекомендации» было понятно, что теперь у меня место в кармане, и я наконец начну такую долгожданную и желанную жизнь концертирующей пианистки.

Поскольку «права сольного концерта» у меня не было, началась моя жизнь солистки и концертмейстера в одном лице.

Как пели в старом советском фильме Айболит-66 – «Это даже хорошо, что пока нам плохо»! Во всяком случае, путешествовать по Советскому Союзу одной – это не фунт изюма. При том, что эти самые концерты, групповухи, как я их называла, без слез вспоминать невозможно. Перенести их можно было, только имея здоровое чувство юмора. Я это сразу поняла, и стала записывать все мои приключения в маленькие тетрадочки. К сожалению, за давностью лет и многочисленностью моих переездов, включая эмиграцию, куда-то эти бесценные тетрадочки подевались. Так что смогу тут описать только наиболее запомнившиеся мне эпизоды.

По-моему, началась моя блестящая карьера с концертов в дуэте с домрой. Для тех, кто далёк от музыки, поясню, что домра, наряду с балалайкой, является народным русским щипковым инструментом с тремя струнами (в отличие, скажем, от скрипки и виолончели, которые имеют по 4 струны). Из названия «щипковый» понятно, что смычок отсутствует, играют рукой, примерно как на гитаре. Должна отдельно сказать, что музыканты-народники, обычно окончившие Гнесинский институт (сегодня Академия им. Гнесиных), были настоящими виртуозами своего дела. Чего только они не выделывали на этих трех струнах, представить себе невозможно! Игрался настоящий классический репертуар, включая многие известные скрипичные вещи в переложении для домры. Помню, мы даже исполняли вторую часть из скрипичной сонаты Шостаковича! Это и для скрипки – высший пилотаж! Первые мои гастроли я играла с замечательным домристом Рудольфом N. Ездили мы втроем – N, ваша покорная слуга и жена N (которая вела концерты и возглавляла наш дуэт, исполняя роль администратора). Поначалу я даже обрадовалась, что нас трое, но очень быстро поняла, что эта его жена – просто фантастическая скандалистка, и мне стало понятно, почему N было трудно подобрать партнера на гастроли. Слабонервные отказывались после первой же поездки. Дама эта была – довольно упитанная, полногрудая, жгучая брюнетка, красавица цыганского типа, ревновавшая своего благоверного ко всему, что попадалось на пути, и постоянно его пилившая. Присутствие при перманентных семейных ссорах – это не совсем то, чего я ожидала от концертной жизни. Кроме того, надо понимать, что в то время (80-е годы) гастролировать по Советскому Союзу было делом безумным. Во-первых, тебя запросто могли не встретить на вокзале или в аэропорту; во-вторых, гостиницы могли просто отказаться тебя поселить, несмотря на бронь от филармонии; в-третьих, жуткие площадки с ужасными инструментами, часто в холоде и при полупустых залах. Всё это было, если серьезно к этому относиться, вполне непереносимо.

И вот, представьте себе хорошую девочку, инфантильную, из хорошей еврейской семьи на гастролях по Советскому Союзу! Как такую девочку можно было посылать на гастроли? Это с моим-то воспитанием... Ведь, чтоб ездить с концертами по нашей необъятной родине, ни скромность, ни воспитание помочь не могли. Зато могли помешать. Меня не селили ни в одну гостиницу, меня просто не видели! Пришлось мне учиться быть хамкой и разговаривать с народом на том языке, который он, этот народ, понимает. А народ понимает только мат. И вот, один мой хороший друг решил научить меня ругаться матом... И даже не ругаться, а просто им разговаривать. Типа вместо приветствия надо было произнести волшебные слова... Ах, как мне это тяжело давалось. Выходил у меня, по выражению этого моего друга, не мат, а шах. Но тут мне очень помогло моё многолетнее общение с актерской братией. Если считать себя актрисой и исполнять роль эдакой разбитной бабенки – это будет то, что надо! Вы будете смеяться, но уроки мата принесли свои плоды. Меня стали селить в провинциальных гостиницах, даже в городе Куйбышеве, без всяких разговоров, и даже уборщицы перестали вламываться со своим ключом ко мне в номер, как только я их посылала на несколько букв, вместо того, чтобы объяснять им, что у меня сегодня концерт, и я не могу выметаться из номера тогда, когда они хотят убирать. Жизнь стала прекрасна и удивительна. Но это я уже забежала вперед.

Вернемся к моим гастролям с Рудольфом N. Этих поездок было несколько, самой запоминающейся стала поездка в Иркутск и Якутск. Из Иркутска нас повезли на озеро Байкал, которое даже под восьмиметровым слоем льда было невероятного голубого цвета. Лед был настолько прозрачным и чистым, что подо льдом можно было видеть плавающих рыб. Казалось, что это тоненькая пленка, но когда я увидела, что прямо по воде, как по суше, едут грузовики, я наконец поверила, что лёд и правда толстенный. Там, на озере Байкал, я впервые попробовала водку. Мне её налили к сырому замороженному омулю, вкус не могу забыть до сих пор! Омуль (тот самый, из омулевой бочки), просто таял во рту!

Иркутск мне очень понравился. Настоящий культурный центр – благодаря стараниям ссыльных, начиная с царских времен и до сталинского времени. После этой изумительной поездки мы попали в Якутск. Но это была уже совсем другая песня.

Якутск

Началось все с того, что нас не встретили в аэропорту. А рейс был вечерний. Скорее всего, добрались мы до гостиницы на такси. Мороз был страшный, градусов 30. И вот, когда мы, наконец, нашли нашу гостиницу и бросились с чемоданами к дверям, оказалось, что двери эти закрыты! Мадам N начала стучать и рваться в эти двери, но все было напрасно! Когда мы все же достучались, через стекло на нас посмотрела заспанная тетка, которая знаками нам показывала, типа, идите отсюда. Мы пытались через стекло объяснить, что мы – артисты из Москвы, что у нас завтра концерты начинаются и что номера зарезервированы местной филармонией. «К вам приехал сам Рудольф N» – кричала неугомонная мадам N. Но той тетке в гостинице было глубоко наплевать, кто там приехал! Ей было даже наплевать, что на таком морозе мы запросто задубеем. «Ну погодите!» – пригрозила мадам N и убежала искать телефон-автомат. Мы с её супругом в это время приплясывали на морозе вокруг своих чемоданов около запертых дверей гостиницы. Сцена эта напомнила мне эпизод из всеми любимого фильма Эльдара Рязанова «С легким паром», только действие проходило несколько севернее Ленинграда и мы были ни в чем не виноваты! Ах, да! И Мягкову с Яковлевым не надо было играть концерты. Через некоторое время вернулась мадам N, а ещё буквально через несколько минут внезапно открылись двери, как по мановению волшебной палочки. Нас даже поселили в номера! «Как это вам удалось?» – спросила я у неё – «Как-как, очень просто! Как обычно! Просто я позвонила секретарю райкома...» Так что, ларчик просто открывался.

На следующий день мы решили осмотреть окрестности. Меня очень интересовало наличие (или отсутствие) культурной жизни в столице Якутии.

– Скажите, у вас тут есть театр?

– Да... был театр... сгорел при пожаре.

– Ой, какой кошмар! А консерватория у вас тут есть?

– Да... была консерватория... сгорела.

Разговор продолжался и дальше в таком же духе. Оказалось, что сгорело все. И библиотека, и музей, в общем, все, что бывает. Тут на меня напал такой смех, что я никак не могла остановиться. Помните, у Оскара Уальда: «Потерю одного из родителей ещё можно рассматривать как несчастье. Потерять же обоих – похоже на небрежность». Объяснялось всё очень просто. При морозе и при той сухости воздуха из любой искры возгорается пламя. Достаточно бросить спичку или окурок и все мгновенно сгорает. Тем более что постройки наверняка были огненеустойчивые. В остальном же, если вы помните политически некорректные анекдоты про чукчей, то можете мне поверить, я ощущала себя внутри этих самых анекдотов. Помимо этого, меня поразил невероятный даже для меня, выросшей в Совке, уровень хамства. Сначала я, было, обалдела, но потом я просто смеялась, а против смеха даже хамство бессильно. Где мы играли концерты и как они прошли, осталось в тумане, как и остальные гастроли с Рудольфом N и его боевой супругой.

Следующие мои гастроли проходили в группах; мы ставили так называемые литературно-музыкальные композиции. Первая из них называлась «Моцарт и Сальери». В группе, кроме меня, – два певца и молодой артист. Программа была построена следующим образом: первая часть – читалась маленькая трагедия Пушкина, с актером и певцом, сдобренная небольшим количеством музыки (Фантазия ре-минор, Лакримоза из Реквиема Моцарта, вариации Бетховена на тему Сальери), вторая – второй акт одноименной оперы Римского-Корсакова с двумя певцами. За роялем – то же, что и было, то есть я. Группа была очень веселая. Самое «трудное» место однозначно – фраза, сказанная Сальери: «Ты выпил... без меня?» Тут основной задачей было никому не рассмеяться, так что мы все старались не смотреть друг на друга. И после концерта каждый раз констатировали: «раскололись или НЕ раскололись». Но зато города были очень «желанными» – Сочи, Ставрополь, Майкоп и другие.

Кисловодск

А ещё был Кисловодск! Красота, мягкий климат, общая расслабленная атмосфера, несмотря даже на то, что мы гастролировали не в сезон... Как обычно, прогулка по городу для ознакомления с достопримечательностями. Бросилась в глаза афиша: Московский камерный оркестр в зале Филармонии. Сразу решила идти, у меня в этом оркестре одноклассница играла. Пошла я к кассам, а там объявление: Все билеты проданы. Ну, думаю, ничего себе! Культурный центр! На камерный оркестр все билеты распроданы! Но пропустить концерт очень не хотелось, тем более, что у нас был свободный день. Иду к администратору. Объясняю ситуацию; мол, мы артисты Москонцерта, сами здесь на гастролях, очень хотелось бы на концерт сходить, у меня там друзья, мы вместе учились, в консерватории... и показываю ему своё москонцертовское удостоверение. Администратор вздыхает и выписывает мне два билета. Счастливая и гордая собой, показываю Андрею (артисту из нашей группы) билеты, и мы, прогуляв до вечера, идём на концерт. Входим в зал, большой такой, красиво идущий наверх амфитеатром, народу полно, причем публика какая-то разношерстная... ну, думаю, надо же! Такие люди, вроде никогда не скажешь, что музыкой классической интересуются, а вот ведь! Думая эту мысль, спотыкаюсь обо что-то в проходе... это «что-то» оказывается мужскими достаточно поношенными ботинками. И тут же рядом, смотрю, и мужчина в носках сидит... то есть, интеллигентно так, вошёл в помещение, обувь снял...

В общем, не успели мы занять свои места, как какой-то свет странный, красный, зажегся, и вдруг... на сцену вываливается табор цыган и они начинают кричать в микрофон «Чавелла» и плясать!

Мы просто пополам сложились от смеха! Все стало на свои места – и раскупленные билеты в большой зал, и публика, и даже ботинки в проходе. Но больше всего мы смеялись, когда я вспоминала, как я администратору про одноклассников рассказывала! Что вот мы все из одной консерватории! Что-то он про меня тогда подумал?

Как вы уже наверное догадались, я просто напросто перепутала дату концерта.

Светлоград

Тем не менее, больше всего из этой поездки мне запомнился малоизвестный город Светлоград. Достопримечательностей там было немного, а точнее, две. Во-первых, колесо обозрения, с которого, если подняться наверх, было хорошо обозримо местное кладбище с одной стороны и магазин винно-водочных изделий – с другой, где весь день толкался местный люд. Как обычно, мы решили совершить прогулку по городу. Тут нас ожидала вторая достопримечательность. Город состоял из маленьких домиков за заборами. И вот эти самые заборы были разрисованы местными малевичами.

Наиболее любимым был следующий сюрреалистический сюжет: маленькое голубое озеро, на берегу сидит мужик и ловит рыбу, по берегу идет отряд пионеров с красными галстуками и отдает салют. А из озера вместо рыбы выплывает настоящая русалка, понятно, с голой грудью и с рыбьим хвостом...

Мы долго стояли и любовались этими «заборными» фресками и задавали себе вопрос: почему именно этот сюжет полюбился светлоградцам? Версий было несколько, каждая горячо обсуждалась, веселились мы от души, но убедительный ответ на этот вопрос не был найден, и нам пришлось, так и не разгадав эту загадку, спешно удалиться, потому что наш смех стал привлекать внимание местного населения, а обсуждать эту проблему с нагруженными алкоголем собеседниками не входило в наши планы.

(Замечу в скобках, что каждый вечер заканчивался позорным выдворением мужчин из моего номера, потому что в Советском Союзе «посетители» должны были покидать чужие номера к 10 часам вечера.)

***

Следующая литературно-музыкальная композиция была посвящена почему-то Тютчеву. Нас было опять четверо, как и на предыдущих гастролях: в этот раз мне в поддержку была послана певица, которая по совместительству занималась организационными вопросами. Я со всеми ладила и была со своими коллегами вполне в дружеских отношениях. Когда ты ездишь месяц с группой, человеческие качества чуть ли не более важны, чем профессиональные. Когда живешь целый месяц нос к носу с чужими людьми, то возникающие проблемы в отношениях превращают в пытку и без того изматывающие переезды и концерты.

Магнитогорск

Так вот, из всей поездки с этой группой мне больше всего запомнился город Магнитогорск с основной достопримечательностью – Магнитогорским металлургическим комбинатом. В связи с этим счастливым обстоятельством город был уже тогда экологически в катастрофическом состоянии. Снег был чёрного цвета, солнце не могло прорваться через густые облака металлических отбросов, дышать было необязательно и даже нежелательно. Основная шутка местных: у нас самый веселый город, когда ветер дует с севера, смеётся одна часть города, когда наоборот – другая. Смысл шутки заключался в том, что когда дул ветер и нес всю эту грязь в жилые районы, то дышать было и вовсе «запрещено». Вспоминались оптимистические стихи певца коммунизма: «Через четыре года здесь будет город-сад».

Поселили нас даже и не в гостиницу, а в какое-то общежитие. Ресторанов, понятное дело, там не наблюдалось, так что мы, удобно расположившись на общей кухне, разъедали привезённые с собой на целый месяц продукты. Вы спросите, где же мы там выступали? А я вам отвечу: конечно, на Металлургическом комбинате! Концерт проходил в достаточно экзотическое время – 7:30 утра, как раз в пересменок, когда одни рабочие уже закончили ночную смену, а другие – начинали. Вот тут-то их, бедных, и отлавливали и загоняли на наш концерт. Надо сказать, что я до сих пор с удовольствием вспоминаю это выступление! Абсолютное большинство никогда не было на концертах, остальные даже не слышали, что такие концерты бывают. И вот на нас лежала ответственная миссия – показать всё, на что мы способны, чтобы уставшие после ночной смены люди не заснули и не проклинали нас за доставленное «удовольствие». Понятное дело, стояло там пианино какой-то невиданной породы, клавиши и струны на нём, конечно, присутствовали, но не в избытке. Мы старалась изо всех сил – я много разговаривала с публикой, объясняла, что и к чему, а моя коллега, Ольга, пела романсы на стихи Тютчева. В общем, выстояли! За это мы были вознаграждены такими словами, слезами, объятиями рабочих, которые просто не знали, что в таких случаях делают! Нас попросили немного подождать, и вскоре всем принесли в подарок очки сталеваров! Это было лучше всяких цветов и конфет, эти очки я хранила все годы и всем их демонстрировала. Где они сейчас... сказать не могу, по-видимому, затерялись, как и многие другие мои «трофеи», с переездами...

Таким образом, шло время, и надо было подумывать о том, чтобы выбиться, наконец, в солистки. Группы – это, конечно, хорошо, но в профессиональном смысле надо было делать какие-то фантастические усилия, чтобы не деградировать. Я исправно во всех городах искала возможности заниматься, хотя, чтобы играть на тех инструментах, убиваться было необязательно.

Как-то раз перед очередным концертом в каком-то красном уголке, пробовала пианино. Инструмент был совершенно непригоден к употреблению. В мягкой форме говорю об этом администратору, а она мне в ответ: «Ну что Вы такое говорите! У нас на этом инструменте Гилельс играл!»

Но я же ещё не распрощалась с надеждой всё-таки добиться сольных концертов!

И вот наступило время, когда я подала прошение на прослушивание в худсовет Москонцерта, решением которого мне могли бы присвоить это самое право сольного концерта в двух отделениях.

Но сначала я объясню, что такое «право сольного концерта». Так как в Советском Союзе вся творческая деятельность была регламентирована, она должна была быть официально одобрена Министерством Культуры. Например, чтобы играть концерты, надо было иметь соответствующее право. Художественный совет обладал функцией отбора достойных, представленных на рассмотрение в высшую инстанцию. И оттуда уже спускалось вниз это самое «право».

Как сейчас помню, играла я Испанскую рапсодию Листа (может быть, также и ноктюрн Шопена, чтобы продемонстрировать свою «музыкальность»). Сыграла я удачно, и жюри удалилось на совещание. Протокол этого эпохального события мне удалось даже выпросить у секретарши за небольшую мзду, и копия у меня сохранилась. Буду кратка: права этого самого сольного концерта мне так и не присудили. А вскоре эти «права» и вовсе были упразднены. Поэтому я так и играю уже более 30 лет без всякого на то права и так и умру, его не заслужив.

Причин для отказа было достаточно. Как мне сказали, конечно, так сыграть технически «Испанскую рапсодию» может далеко не каждый, но... но все же Гилельс играет лучше! Я была полностью согласна с этой конструктивной критикой! Хотя и задала провокационный вопрос: «А что, все остальные пианисты, имеющие это самое право, играют ЛУЧШЕ Гилельса?» Я была обвинена в хорошей технике при полном отсутствии души, эмоций и ещё не знаю чего. Что это практически означало? То, что мне могли платить ТОЛЬКО за одно отделение (не помню точно, сколько, рублей 20), а второе отделение должен был играть кто-то другой или я, но совершенно бесплатно.

К счастью, в то время, как я уже упомянула, эти «права» стали отмирать, начиналась новая эпоха менеджмента, и уже работал в Москонцерте такой человек – А.С. Церетели, страстный любитель и знаток музыки и музыкантов, который сразу подошел ко мне и предложил сольные концерты за какие-то приличные для того нищего периода деньги.

Прежде, чем перейти к следующему периоду моей концертной жизни – сольному, необходимо дать характеристику той организации, в которой я проработала вплоть до отъезда в эмиграцию – Москонцерта. В то время я даже не подозревала, что на Западе концертной работой занимается один менеджер, в крайнем случае, он содержит бюро, где занято несколько человек. Эти люди отвечают за всё. За организацию концерта, за логистику концертного турне, за отели, полеты, переезды, встречи и проводы артистов, организацию занятий и так далее. В Москонцерте таких людей было ...100. Сколько было при этом артистов различных жанров, я не помню, а может, никогда и не знала. Но важно то, что организация концертов и турне была в руках не одного человека, а 10. Скажем, один покупает билеты, другой – организует концерты, 3-й отвечает за гостиницы и так далее. Понятно, что все между собой не согласовано, кто в чем именно виноват, никогда не разобраться. Понятно также, что в такой системе, ничего, кроме путаницы, быть не может. Добавьте к этому раскладу ещё и нищенские зарплаты – и картина готова. Создавалось такое впечатление, что не они, устроители, обслуживают артиста, а, наоборот, артист является просителем и обслуживает функционера. И от того, как он, артист, себя «ведёт», привозит ли подарки, любезен ли, умеет ли «выбить» себе приличные города – зависит количество и качество концертов и, в конечном итоге, вся его жизнь! Организация концертов была, выражаясь интеллигентным языком, ужасающая. Нас отправляли к черту на куличики, не заботясь о том, чтобы нас встретили, чтобы нас приняла гостиница, чтобы инструменты были более или менее удобоваримыми, в общем, не заботясь ни о чем толком. Все зависело от принимающей стороны. Если повезёт и филармония принимающей стороны хорошая, то можно было жить.

А нет – так нет! Хорошая филармония, то есть наличие людей – энтузиастов, было порукой тому, что и концерты будут прилично организованы и транспорт и обратные билеты будут вовремя заказаны. А вот если сами работники филармонии считали, что концерты наши все равно никому не нужны, поэтому и афиши незачем развешивать, то... сами понимаете, во что превращались подобные гастроли.

Пермь

Путешествуя по стране, я всегда старалась посмотреть местные достопримечательности. Если возможно, сходить в музей, в театр. Так вот, в музеях я была почти всегда единственным посетителем. Что касается провинциальных театров, то и там наблюдалось почти полное отсутствие публики. Например, помню, как я купила билет в театр в Перми, вошла в зал, села. Зал был пуст, потом пришли ещё несколько человек. И нам объявили, что если будет меньше определенного количества людей, то спектакль не состоится. Сразу поставила себя на место артистов. Представляете себе, за полчаса до спектакля, уже одетые и загримированные, они сидят в своих гримёрках и не знают, будут сегодня играть спектакль или нет! Где взять вдохновения в таких условиях?

Должна здесь обязательно рассказать историю, как я улетала из Перми. В день прилета я сразу пошла в филармонию и попросила заказать мне билет в Москву, так как я знала, что чем раньше я это сделаю, тем вероятнее, что мне удастся улететь. Дело было в марте, и я должна была обязательно поспеть ко дню рождения своей дочери.

На следующий день, когда я позвонила в филармонию и спросила, как дела с билетом, мне вежливо ответили: всё нормально, Вам заказан билет в Свердловск. Я опешила: «Почему в Свердловск? Я же лечу в Москву!» – «Ах! – А я думала в Свердловск! От нас все всегда летят в Свердловск! Ну ладно, я переделаю заказ!» Этот разговор слово в слово повторялся каждый день: «Ах, Вам в Москву! Что ж Вы нам сразу не сказали? Мы обязательно переделаем билет!»

В гостинице я встретила моих коллег из Москонцерта, которым я поведала печальную историю о билете в Свердловск. Все смеялись от души и посоветовали мне «не волноваться», потому что в Перми всегда так. И они всегда сидят лишнюю неделю, потому что филармония не в состоянии вовремя заказать билеты. Надо отметить, что гостиница была отвратительная. Нечего даже упоминать, что там не было буфета. Удобства в номере были, но зато не было воды, а это, как известно, ещё хуже, чем когда удобств в номере нет.

Посмеявшись вместе со всеми, я сказала, что не собираюсь сидеть в Перми лишнюю неделю, так как у моей дочери день рождения, и я проведу его в Москве.

– Ну-ну, – ответил мне мой друг, – успеха не желаю, потому что в него не верю.

– Посмотрим, – пробормотала я.

У меня уже созрел план. Я же была вооружена чудо-языком под названием «мат»!

На следующий день я пришла в филармонию и, после того, как я убедилась, что «всё в порядке и мне куплен билет в Свердловск», я открыла рот и тихо сказала: «Если я попала в сумасшедший дом, вы мне так сразу и скажите, тогда я себя буду соответственно этому вести. А пока я вам обещаю, что если сегодня вечером ко мне в номер не будет доставлен билет в Москву, то я сожгу к едрене фене всю эту вашу филармонию, и мне ничего за это не будет». Мою пламенную речь я сдобрила некоторым количеством нестандартной лексики, и, судя по открытым ртам филармонических работников, меня поняли.

Прихожу в отель и рассказываю москонцертовцам эту историю, все умирают со смеху. В разгар веселья раздается стук в дверь, коридорная (помните коридорных?) говорит, что мне письмо принесли. Минута молчания. Открываю конверт, там билет в Москву и письмо следующего примерно содержания: «Дорогая Елена Ефимовна! Спасибо Вам за концерты в городе Перми. Вот Вам Ваш билет в Москву. Желаем Вам хорошего полета и дальнейших успехов...» Немая сцена... как говорится, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Все мои коллеги, привыкшие к тому, что борьба с филармонией бесполезна, остались в Перми, а я полетела домой. Это был как раз тот случай, когда опыт не идет на пользу.

***

Уж и не помню, в каком городе меня занесло в военную часть. Вокруг сразу собрались молодые солдатики, готовые помочь в любой ситуации. Сразу иду к пианино (понятно, что такой роскоши, как рояль, там не существовало), притрагиваюсь к клавишам... вместо звука – только странные стуки и бульканья. Уже обладая некоторым опытом гастролей, зову мальчиков и говорю: «Ребята! Быстро открыли инструмент и вынесли оттуда все окурки, пустые бутылки и всё остальное!» На их лицах священный ужас: «А откуда вы знаете??» – «Ясновидящая я»... Нечего даже и упоминать, что концерт прошел с ошеломляющим успехом.

Ещё один концерт проходил в клубе. Зал – не зал, а какой-то красный уголок. Портреты Ленина и Брежнева, на стенке полочка с газетами «Правда» и всякими «Огоньками». Пианино – просто слёзы. В зале холодно, надеваю черный шерстяной свитер под длинное концертное же платье, рейтузы, варежки и жду концерта, как Цинциннат Ц. в «Приглашении на казнь» ждет известно чего. Знакомая с порядками концертной жизни, спрашиваю: «А сколько должно прийти слушателей, чтобы проводить концерт?» В ответ все только пожимают плечами. Их, устроителей этих самых концертов, этот вопрос совершенно не волнует! Состоится концерт или нет, мне будет поставлена печать (поэтому в Москонцерте профессиональным праздником считался «День печати»), и я получу свои три копейки в любом случае. О том, что это унизительно, когда тебе готовы заплатить, только чтоб ты не играл, мы тогда даже и не думали. Так вот, сижу и молюсь неизвестно кому, чтобы кворум не набрался, и мне не пришлось мучиться с этим пианино. И мои молитвы были услышаны! Не пришел НИ ОДИН человек! Как тут же выяснилось, они и не ожидались, так как концерт был назначен ровно на то время, когда по телевизору показывали очередную серию первого мексиканского сериала «Богатые тоже плачут». Так вот, в отличие от этих богатых, я была просто счастлива! И концерт не сыгран, и печать проставлена! Вот как всё славно сложилось!

Из моих сольных гастролей самыми выдающимися оказались мои самые последние: зимой 1992 года по западной Сибири. Одно то, что в январе месяце посылают на гастроли в Сибирь – уже смешно. Там же холод жуткий! Точный маршрут не помню, к сожалению. Сургут, Тюмень, Нижневартовск, Ноябрьск...

Город Ноябрьск и его обитатели

Этот город и эти концерты остались у меня в памяти как самое тёплое воспоминание. И связано это было уж точно не с погодой. Морозы там были лютые, такие (город находится за Полярным кругом), что мерзли глаза. Но зато люди там жили чудесные. Они окружили меня таким теплом и вниманием, что я благодарна им и по сей день. Надо сказать, что и я играла везде с той же отдачей, с какой играла бы в Большом зале Московской консерватории. И именно это они оценили больше всего. Рассказывали, какие музыканты к ним приезжали, и как левой задней играли, думая, что в такой глуши никто в музыке не разбирается. Помню, что играла я в музыкальной школе, значит, публика – музыканты, причем даже и еврейские учительницы музыки там были! Куда только нашего брата (и сестру) не заносит! Аж за Полярным кругом! После концерта они все ко мне бросились поздравлять и, зная, что поесть мне будет негде, пригласили в гости, где был накрыт праздничный стол. В совке это было чем-то из ряда вон необычным. Так же примерно, как здесь необычно, если тебя после концерта не кормят.

Так вот, за вкусной едой и вином, вечер пролетел быстро, мне было пора на вокзал, ехать на следующий концерт. Вся компания поехала меня провожать. Время было позднее, что-то около часа ночи. Сообщение между городами выбрали для меня, скажем, своеобразное – с пересадкой на каком-то полустанке часа в 4 утра... Пока я пыталась найти мой вагон, провожатые мои ввели меня в курс. Никакими купе, или даже какой-то там плацкартой здесь и не пахнет. Это такие поезда, называющиеся «бичевозами» от слова «бич» («бич» – это соединение зэка, бомжа и алкоголика в одном лице). Всей нашей веселой компанией мы ворвались в вагон. Мне помогли найти местечко сбоку в проходе... Мои новые друзья обратились к пассажирам с пламенной речью, объяснив, что я музыкант и мне нужно пересесть на таком-то полустанке. Потом последовало расставание с сопутствующими оному слезами, объятиями и объяснениями в вечной любви. Последние поцелуи, поезд трогается и ... мои благодетели благополучно выскакивают из поезда. А я остаюсь. Одна. В шубе, с чемоданом. Описание поезда много времени не займет. В поезде не было света, отопления, воды. Туалета тоже не было; впрочем, он был, но дверь туда была заколочена. Когда кто-то в темноте позвал тихим голосом проводника, в вагоне раздался дружный смех. Я смеялась со всеми. Думаю, я была в этом поезде единственная женщина. Во всяком случае, из темноты раздавались только мужские голоса. Я сидела сбоку в шубе, крепко сжимая ручку чемодана, стараясь не прикасаться к толстому слою льда, который покрывал всю плоскость от окна до пола. Думаю, излишне описывать мои ощущения. Помню их до сих пор. Сидела и думала: вот если мне удастся добраться живой до дому, я никогда, никогда, никогда больше не поеду на гастроли!

Сколько времени я просидела так в темноте и в холоде, не знаю. Кроме всего прочего, спать было, понятное дело, нельзя. Мне же ещё нужно было пересадку свою не пропустить! И тут из темноты я услышала мужской голос: «Девушка, так где вам пересаживаться-то надо?» – называю ему станцию: «Хорошо, давайте вместе постараемся её найти»... ну да! Проводника-то нет! Станции, понятное дело, никто не объявляет! Думаю, что проводники отсутствовали по очень простой причине. Они просто боялись ездить в этих поездах.

В общем, мужчина, вызвавшийся мне помочь, на каждой остановке подбегал к двери вагона, открывал её и пытался прочитать в темноте название станции. Задача была не из простых, так как все эти полустаночки были по крышу завалены снегом... и тогда мой попутчик просто кричал в темноту: это что за станция? Мне стало понятно, что у меня одной шансов было просто ноль. Хотя спасителя моего я не видела и кто он, себе не представляла, по этому поводу, конечно, волновалась, но капризничать было тут некстати. Наконец, на очередной остановке нам прокричали как раз то название, которое было нужно. Я начала благодарить моего попутчика за помощь, но он мне сказал: «Так. Одну тебя я не отпущу. Как ты будешь здесь ночью одна поезда ждать? Мало ли что!». Так-так... час от часу не легче... «А Вам-то куда ехать надо?» – «Туда, куда надо было, я уже проехал. Не мог же я тебя одну в этом бичевозе оставить!!!» М-да!!! Напоминаю, что человека я не видела, не имела понятия, молод он или нет, как выглядит. Знала только, что зовут его Петр. И вот, трясясь от страха и холода, я с помощью Петра выгрузилась на искомой остановке.

Слава Б-гу, можно было войти в здание станции, а не ждать на морозе. И хотя в этом назовем его «вокзальчике» не было тепло, но всё же сидели мы не на сугробах. Петр сразу сказал: «Сейчас дождемся твоего поезда, и потом сможешь поспать». Я поняла, что Петр решил довезти меня до места. Чуть не забыла упомянуть, что Петр оказался красивым молодым мужчиной, что меня премного удивило. Сколько часов мы ехали на поезде до Нижневартовска, я не помню. Зато помню, как удивилась встречавшая меня представительница филармонии, что я «не одна, а вдвоем». Она тут же сообщила, что в Нижневартовске концерта у меня не будет, а посему я должна сразу лететь дальше. Уж не помню, в Сургут или в Тюмень. Гостиница мне предоставляется буквально на полчаса, а потом... она быстро оценивающе посмотрела на моего провожатого: «Вы сможете отвезти Елену в аэропорт?»... Я потеряла дар речи, а мой сопровождающий ответил: «Конечно! Вы можете быть свободны!»

Тут, честно говоря, я не на шутку забеспокоилась. А Петр, прочитав смятение на моем лице, просто сказал: «Что ты волнуешься? Я тебя посажу в самолет и поеду домой. У меня всё равно на полет денег нет. А то я бы полетел, не дело это, тебе одной по таким местам мотаться». И правда, он дал мне отдохнуть в номере, потом мы сели в такси и он проводил меня в аэропорт. Я просто не знала, как его отблагодарить. Пригласила его в Москву, и больше никогда его не видела.

В Тюмени меня ждал сюрприз. В аэропорту меня встретили и сразу стали торопить: «Быстрей, быстрей! Мы опаздываем! У нас через полчаса прямой эфир!»

– Что у нас через полчаса?

– Телевидение! Вы в прямом эфире!

– Да какое телевидение! Я два дня инструмента не видела!

Не говоря уже о голоде! В душе не была, с немытой головой, ну и вообще после пережитого путешествия совершенно не в себе! И тут я собрала в кулак все свое мужество и сказала:

– Никакого телевидения. Я должна отдохнуть, принять душ, позаниматься, а там можно и на телевидение. Такого от меня никак не ожидали. Мы, артисты, были практически в рабской зависимости от этих филармоний! Меня отвезли к какой-то начальнице и, поскольку я наотрез отказалась выступать в прямом эфире, мне было чётко сказано:

– Вы больше НИКОГДА не приедете в Тюмень!

– Ну, я надеюсь, – ответила я.

На этом мои гастроли преждевременно прекратились, а с ними и моя концертная жизнь в стране происхождения.

Добравшись наконец до Москвы, я сказала себе: «Это были мои последние гастроли по Советскому Союзу!» Так и случилось. В 1991 году мы (я с мужем и ребёнком плюс наши мамы) подали документы на выезд в Германию. Вскоре после этих гастролей разрешение на выезд было получено. Совершенно некстати почти одновременно с этим пришло очень заманчивое приглашение на преподавательскую работу в Китай, от которого мне пришлось отказаться. Я ещё сыграла несколько концертов в Москве. Последний – 9-го декабря 1992 года в Скрябинском музее, а 16-го мы вылетели во Франкфурт. Первый концерт в Германии я сыграла в начале января 1993 года.