Номер 1(82)  январь 2017 года
<<< back to non-mobile
Марк Иоффе

Марк Иоффе Коллекция советского рока и Архив Международной Контркультуры в библиотеке Университета Джорджа Вашингтона

В темном, мрачном, депрессивном декабре 1993 го года я обнаружил себя в обледенелой Москве, куда приехал с целью собрать для Европейского отдела Библиотеки Конгреса, где я тогда работал, коллекцию молодежного и рок'н'рольного самиздата. О таком самиздате мы в Америке только читали и слышали, а видели его воочию крайне редко.

В то же время нельзя сказать, что мы об этом явлении совсем не имели представления. В 1991 году я защитил в Мичиганском Университете диссертацию, первую на Западе, да и вообще где-либо, посвященную движению советских хиппи, сленгу этих хиппи и традиции советского рока. Как это случилось и как я дошел до идеи написать диссертацию именно на эту тему – тоже своего рода история, и я ее здесь вкратце поведаю.

С 1983 года я себе тихонько учился на Славянской кафедре Мичиганского университета, думая писать диссертацию, сравнивая творчество Протопопа Аввакума и Василия Розанова. И вот однажды, кажется, в начале 1986 года, по телевизору показали серию документальных фильмов, созданную в Англии на БиБиСи, посвященную советской тематике, под названием «Товарищи». Первый эпизод этой серии был самым интересным для меня – он был полностью посвящен советскому року.

Надо сказать, что в то время в Америке мы не имели ни малейшего представления о советском роке. Мы даже не знали, что он существует, и в принципе, по моим советским воспоминаниям я знал, что в Союзе с роком дела обстоят плохо, и даже если что-то имеется там, то это по определению малоинтересно. Надо сказать, что в 70-е годы в Советском Союзе мы знали больше о западном роке, чем мы в Америке знали о советском. 

И вот тут нам Би-Би-Си показывает нечто совершенно удивительное: какую-то невероятную тусовку молодых людей, в массе своей очень крутых и красивых, которые к тому же охвачены ярким и острым творческим порывом. В этой передаче показали блестящего Сергея Курехина, Гребенщикова, Алису, Африку и кажется еще и Кино, и Странные игры. От одного названия Странные игры я полностью приплыл. Те кусочки их выступлений которые попали в фильм, поражали творческим драйвом этих музыкантов, их увлеченностью, посвященностью своей музыке. 

Помнится, тогда я сказал своей приятельнице по Энн Арбору, Лене Ефимовой, дочери писателя Игоря Ефимова: «Что за херня такая в Союзе творится? Оказывается, там есть рок. И даже нечто с названием Странные игры. Какие Странные игры к бесам? И все они такие крутые и модные и играют отличную музыку. Так обидно – в мои годы в Союзе ни черта не было нашего русского рока, а теперь, когда мы уехали, вон чего творится!»

«Да, – с грустью согласилась Лена, – это жутко несправедливо...»

С этой передачи Би-Би-Си вирус советского рока стал буравить мою кожу, стараясь пустить корни.

А тут появился в пластиночных магазинах двойной альбом Красная Волна, выпущенный Джоанной Стингрей, и содержащий музыку Аквариума, Кино, Алисы и тех же Странных игр. От всего услышанного веяло невероятной свежестью, а с фотографий на альбоме на нас смотрели крутые, элегантные парни, совсем уж не какие-то провинциальные совки. Музыка их была убедительна и современна, как и манера исполнения. Поэзия была ярка и остроумна... 

Вирус внедрился, но я ему еще сопротивлялся, и мысль писать диссертацию о советском роке мне в голову еще не пришла. Добило меня несколько позже, в 1989 году...

То, что я услышал, решило мою судьбу, это стало одновременно и глотком свежего воздуха и приговором. Аввакум и Розанов несколько отошли на задний план, хотя я умудрился протащить их в мою диссертацию о советском роке. Моя жизнь и карьера приняли с этого момента неожиданный и необычный путь...

Материалов для диссертации было немного, и приходилось их выискивать, где только возможно. Часто я получал записи советского рока от заезжих советских гостей, что-то привозили студенты, так что коллекция музыкальных записей у меня росла. По телевизору показывали все чаще и чаще выступления советских музыкантов, документальные фильмы о советской молодежной культуре, но все больше кусочками, какими-то интригующими, но малопонятными ошметочками. Я все, что мог, записывал на видео, пытаясь создать как можно более четкую картину происходящего. 

В какой-то момент меня посетила замечательна счастливая идея позвонить в Нью Йорк, в русскую эмигрантскую фирму грамзаписи Кисмет, находившуюся на 14-ой улице Манхеттена. Позвонив, я спросил любезного господина, поднявшего трубку, могут ли они мне продать какие-либо архивные материалы, имеющие отношение к советскому року. Господин сказал, что у них много всего на видео, а также есть некоторые печатные и рукописные материалы, в основном из музыкального самиздата. Что у них есть, он, собственно, не знает толком – что удается получить во время поездок в перестроечный Советский Союз, то и есть. Если я хочу, то они могут отобрать для меня то, что им кажется самым интересным, и прислать это мне. А в отношении видеозаписей – они могут прислать на пробу несколько кассет с разнообразными записями советского рока. Мы, сказал господин из Кисмета, даже не знаем, что в этих записях. Нет времени рассматривать и сортировать, так что вам самим придется определять, кого вы видите на пленке. Я, конечно, очень обрадовался, и мы договорились о цене, которая оказалась просто смехотворной: Кисмет с меня попросил 30 долларов за 6 часовую кассету записей советского рока, а за папку самиздатских документов они попросили 125 долларов. Покупая, я, конечно же, не знал, что я получу, но цена была настолько незначительна, что я не особенно волновался о возможных потерях.

Интересно, что в то время сохозяином Кисмета был легендарный советский подпольный музыкальный импресарио Рудольф Фукс, и думаю, что это именно благодаря ему и его связям в музыкальном подполье Советского Союза, я получил те сокровища, которые мне отравил Кисмет. Рудольф Фукс был тот самый человек который «открыл» Аркадия Северного, создав тем самым весь жанр русского шансона, делал первые советские записи джаза и рока «на костях», записывал бардов, и ранние рок-группы типа Машины времени, т.е. Фукс был очень заслуженный человек в подпольной советской поп-культуре.

К тому времени, когда пришла посылка из Нью Йорка, я уже знал кое что о советском музыкальном самиздате: названия краеугольных советских  рок'н'рольных «зинов» мне были известны, таких как Урлайт, Ухо, Зеркало, РИО, СДВИГ и, конечно, гребенщековский РОКСИ – первый известный советский рок-«зин».

Каково же было мое удивление, когда, открыв прибывший из Нью Йорка толстенный скоросшиватель, набитый бумагами, я обнаружил в нем помимо копий РИО и СДВИГА, совершенно невероятное нечто: машинописную пронумерованную оригинальную копию второго номера Гребенщиковского РОКСИ, машинопись манускрипта статьи Артема Троицкого «Ребята ловят свой кайф» для журнала Зеркало. Это конечно были жемчужины присланной мне из Кисмета коллекции документов, они и по сей день являются таковыми в моей персональной коллекции рок-самиздата. 

Я конечно знал, что РОКСИ не был самым первым советским рок-«зином», я слышал или читал где-то, что первый советский «зин» вышел в Украине в Харькове в 1967 году и назывался «Бит-Эхо», и в том же году Артем Троицкий в пражской школе выпустил рок-бюллетень «New Dimond», насколько я понимаю, тоже по-русски. Это конкретно подтверждает в своей незаменимой «Полной иллюстрированной энциклопедии рок-самиздата» «Золотое подполье» замечательный хроникер советского и русского рока Саша Кушнир, с которым у меня связано много удач в создании своего архива.

Так как считалось, что «Бит-Эхо и «New Dimond» никто никогда не видел (я не уверен, сохранилась ли копия «New Dimond» у Артема Троицкого), то автоматически РОКСИ становился первым известным советским рок-«зином».

Это, собственно, и есть так, ибо РОКСИ стал первым широко-известным и циркулирующим «зином», описанным и в российской и в западной литературе. Можно только предположить, что где-то на просторах СССР существовали и другие «зины», о которых мы попросту ничего не знаем и которые не сохранились. 

Тут я сам могу внести некоторую историческую поправку с примером «зина», предшествовавшего РОКСИ, о котором почти никто не знал, и существовавшего в одном единственном экземпляре, что, конечно, не снижает его важности.

В сентябре 1974-го года в 10 классе Рижской 63 русской средней школы ваш покорный слуга Марк Иоффе и его одноклассник и любимый друг Валера Петропавловский создали (во время урока по обществоведению!) первый и единственный номер рок-«зина» со странным названием Без Жмогас, что, как мы думали, означает Без Жалости по-литовски. На обложке синей школьной тетрадки так было и сказано: БЕЗ ЖМОГАС: журнал для колхозников...

 

Потом оказалось, что Без Жмогас – это просто какая-то бессмысленная фраза, и вовсе даже не по-литовски, но нам это абсурдное обстоятельство еще больше нравилось. А почему это был «журнал для колхозников»? Сейчас трудно вспомнить, но, видимо, это был своего рода стеб, издевка над тупыми колхозниками, не знающими прелестей рок-музыки. Сам журнал содержал в себе пародии на «деревенскую прозу», новости рок музыки и прочие пародийно-сатирические материалы, все подавалось в грубоватой пародийной «народно-разговорной» манере и сопровождалось соответствующими примитивно-кубическими-футуристическими рисунками, что, как нам казалось, вполне подходило для колхозников. Мы с Валерой очень гордились нашим журналом, особенно по причине его абсурдности и стебовости, и показывали его своим одноклассникам, среди коих он стал объектом культовым и со временем превратился в своего рода легенду, конечно, в очень узком кругу «хиппарей» из нашей школы.

В 1978 году, уезжая в Америку, я оставил у Валеры этот журнал и другие материалы нашего с Валерой самиздатского творчества, включавшие в себя пару рукописных романов, рассказы и либретто-рок оперы: Иисус Христос Суперштерн.

В 2008 году Валера умер, и в 2012 году в Риге его вдова Алла Петропавловская передала мне весь этот маленький архив, включая Без Жмогас. С тех пор я выставлял его на Фейсбуке в электронной форме и в реальной форме на выставке рок-самиздата (https://www.facebook.com/samizdatandmagnitizda/?fref=ts) у нас в библиотеке Университета Джорджа Вашингтона в 2014 году, кстати эту выставку посетил сам Артем Троицкий и очень подивился, обнаружив у нас не только Без Жмогас, предшествующий РОКСИ и следующему по времени его «зину» «New Dimond», но и оригинальные копии самого РОКСИ no. 2 и своей статьи для Зеркала. 

Но вернемся в Москву мрачного декабря 1993 года: город был в глубоком шоке и депрессии после Ельцинской бомбардировки Белого дома, я присутствовал про исторических выборах, когда победителем вышел Жириновский, при создании рок-националистического движения Русский прорыв, и при создании левых группировок анархических и неокоммунистических. В Москве было скользко, холодно, страшно. Нервы, как у моих знакомых из подполья, так и у нормальных граждан, были взвинчены. Было легко получить по мозгам, чего я умудрился избежать несколько раз. Я мгновенно познакомился с огромным кругом народа, связанного с роком и с разнообразными политическими, богемными, молодежными движениями. Спектр моих знакомых был огромен: от скинхедов-националистов до прозападника Артема Троицкого, романтического нео-марксиста Александра Тарасова, перформанс-группы Слепые, радикалов из объединения ЗАИБИ (За анонимное и бесплатное искусство), рок-журналистов Андрея Гаврилова, Сергея Гурьева, музыкантов из Аукцыона, Звуков Му, Газа и многих других. 

Но самая замечательная в значительной степени встреча произошла, благодаря заведующему московским офисом Библиотеки Конгресса Михаилу  Левнеру. Он направил меня к Саше Кушниру, о котором я хотя и слышал, но почему-то не спешил с ним связаться. И если бы не настояние Левнера, я, может быть, бы и не связался с этим человеком, который оказался краеугольным для создания моего архива.

Но, так или иначе, я вышел на Сашу Кушнира и Сергея Гурьева. Они были создатели известного контркультурного журнала КонтрКультУра. А в те дни, когда я был в Москве, готовили к выпуску первый номер своего нового журнального проекта – красивый, фирменно оформленный цветными фотографиями и модными шрифтами и раскладами журнал Пиноллер.

Саша очень заинтересовался моей персоной и увлекся тем фактом, что Библиотека Конгресса хочет создать архив советских/русских зинов и исторических записей рока. Почему Библиотека Конгресса решила этому уделить время и деньги – никого не интресовало, никто и не спрашивал. Само собой подразумевалось – мол американцы, от них можно ждать чего угодно. 

За совершенно незначительную сумму Кушнир продал мне невероятной редкости подборку советских и постсоветских зинов 80-х и ранних 90-х годов, по тематике в, основном, касающихся рока и молодежной культуры. Названий в этой подборке было около 80-и, и некоторые журналы были в нескольких номерах. Это было уже большое счастье, и такой цельной коллекции подобного рода материалов не было ни в одной библиотеке в Америке, да и в Европе мало у кого было. Впоследствии я узнал, что библиотеки Стэнфордского университета и находящегося там Гуверовского института, а также библиотеки Мичиганского университета, Гарварда и, может быть, Ельского университета имеют кусочками некоторые материалы, подобные нашей коллекции, доставшейся от Кушнира, но такой полноты ни у кого нету. Славянский отдел Британской Библиотеки в Лондоне и Библиотека Бременского Университета в Германии, приблизительно в тоже время (1993 год) сделали аналогичные закупки у Кушнира, так что у них могло было быть немало подобных материалов, но мы не знали, у кого было что, а Саша не был уверен, продал ли он нам всем дубликаты одних и тех же зинов или всем досталось нечто разное. Не знаем мы этого и по сей день...

Коллекцию, приобретенную у Кушнира, мне удалось пополнить в Москве другими редчайшими зинами, которые мне удалось купить в клубах перед концертами, и даже на уличных лотках. Кроме зинов я привез назад в Вашингтон десятки кассет и лазерных дисков с записями русского рока, а также плакаты, значки, флаеры различных групп, ансамблей, клубов и партий. 

Вернувшись в Вашингтон, я занялся изучением привезенных материалов и добычей денег на продолжение своего проекта. Библиотечное начальство порадовалось моим покупкам и тут же забыло, предоставив мне разборку и описание привезенных материалов. Я составил краткий каталог привезенных зинов, и их запаковали в специальные архивные коробки и увезли куда-то в какую-то клетку с климатическим контролем там же, на том же этаже, где находился Европейский отдел. Я надеялся, что закупки других подобных материалов можно будет продолжить даже без поездок в Москву – стоило это копейки, а материалы мы получали уникальные. Но не тут-то было, музыкальный отдел, который поддерживал мои закупки записей советского рока, решил, что у нас теперь достаточно подобных материалов, что это было одноразовое предприятие и продолжать его незачем. Был также у нас в отделе библиотекарь по русским делам, занимающийся выдачей справочной информации, Майкл Ньюберт, он отчего-то решил, что все это мое мероприятие должно быть одноразовым и закупку зинов тоже не надо продолжать. Его мнение в этом вопросе не играло роли, но, к сожалению, он был вхож ко многим важным боссам и, насколько я понимаю, донес до них свое мнение, которому противоречить у меня не было возможности, ибо я не был вхож ни к кому.

Так в результате, то ли с помощью данного г-на Ньюберта, то ли без нее, Библиотека Конгресса заморозила мой маленький проект. Но к тому времени пришло для меня время покинуть эту библиотеку и постепенно обосноваться в библиотеке Гельман Университета Джорджа Вашингтона, на противоположной от Библиотеки Конгресса стороне Вашингтона.

Университет Джорджа Вашингтона частный, очень дорогой, готовящий кадры для американского государственного аппарата. Это не богемный университет типа старинных колледжей лиги Плюща, где студенты занимаются вольными искусствами, ищут себя, одеваются как хиппи или панки, пьянствуют, принимают наркоту и предаются свободной любви. Нет, в этом придворном университете, всего в нескольких кварталах и от Белого дома, и от Государственного департамента, готовят надежных работяг, профессиональных чиновников, служащих государственных организаций. Профессора тут отборные, часто блестящие, и часто являющиеся консультантами государственных организаций или вашингтонских СМИ. Начав работать в библиотеке этого университета, я совершенно не рассчитывал, что мне удастся воссоздать здесь свою коллекцию советских и русских контркультурных материалов. Однако, уходя из Библиотеки конреса, я заручился обещанием главы Европейского Отдела, где я работал и которому принадлежала коллекция моих зинов из Москвы, Девида Крауса, нанявшего меня на эту работу в Европейский Отдел, что если я найду подходящий дом для моей московской коллекции, то он мне ее передаст на постоянное хранение.

Девид Краус был гигант Американского библиотечного дела, влюбленный в Славянское библиотековедение, старомодный рыцарь честности, доверчивости и благодушия. Если он что-либо обещал, то он это делал. Вооруженный его обещанием, я знал, что если случай подвернется, я, благодаря ему, смогу создать свой архив контркультуры заново.

Когда меня нанимали на постоянную работу в библиотеку Гельман Университета Джорджа Вашингтона, я рассказал тогдашнему директору библиотеки Джеку Сиггинсу и его ассистент-директрисе Каролин Лонг о моем проекте по сбору материалов советской и российской контркультуры, начатом в Библиотеке Конгресса, и выразил надежду, что этот проект удастся возродить в библиотеке Гельман. Они выслушали благосклонно, даже с некоторым интересом, но специфику мы не обсуждали.

Начав работать в Гельман, я решил дать вещам отстояться и не навязывать начальству своих собственных интересов и проектов, вжиться в рабочую среду и ритм, и постепенно, если атмосфера окажется способствующей, начать раскручивать мои идеи. Так я тихонько просидел год или около того, знакомясь с коллегами, выясняя, на кого из них мне можно будет опереться, кто заинтересуется участием в моем проекте. И тут мне чрезвычайно повезло: заведующей отделом спецхрана и редких книг в то время в библиотеке работала замечательная афроамериканка, специалистка по эфемерным материалам, «серой» литературе и литературе протеста, Франсин Хендерсон. Она была лет на 10-15 меня старше, красива красотой стареющей львицы, умна, лукава и очень опытна в бюрократически-административном мире, в книжном и кураторском деле. Уровень ее профессионализма был очень высок и мог только быть сравним с уровнем ее любопытства к профессии, к людям, к приключениям и в целом – аппетитом к жизни. Когда я рассказал ей о моей коллекции, оставшейся в Библиотеке Конгресса, о моей работе по изучению контркультур, Франсин сразу же заявила, что мы с ней одного поля ягоды, и что нас роднят общие интересы, и с этого момента она взялась «проталкивать» мой проект у нас в библиотеке.

Конечно, с ней тоже я вел себя аккуратно: важно было, чтобы она поняла, что я не зациклен на советско-русской тематике, и открыт изучению контркультуры других стран. Ее, как сильно политизированную афроамериканку с ярко выраженными националистическими тенденциями, интересовала, конечно, афроамериканская контркультура протеста в США и за пределами оных, как, например, в Латинской Америке и особенно в Южной Африке. 

Наши интересы тут замечательно совпали, ибо к тому времени чисто советско-русская тематика мне стала надоедать, и я стремился расширить свою собирательную активность на восточноевропейские страны Варшавского договора, в Латинскую Америку, в область контркультурных движений в странах западной Европы, США, и, конечно, Южная Африка с ее традицией музыкального протеста меня тоже очень интересовала. Франсин внимательно расспрашивала меня, выясняя глубину моих познаний по теории контркультурных и субкультурных движений, и проверяя меня на культурную чувствительность – типа: интересуют ли меня культурные артефакты социально-рассовой борьбы черного населения США и Южной Африки. Меня это интересовало, в числе всего другого, так что я ее не подвел. Убедившись в моей лояльности делу сохранения культурных артефактов «униженных и оскорблённых», а также «борящихся», Франсин велела мне написать короткое, в пару страниц, описание предлагаемого мной проекта, и отнесла мое предложение директору библиотеки. Мне страшно повезло тем, что Франсин стала как бы моей покровительницей и взялась сама проталкивать мое дело, ибо, будучи стеснительным от природы и ненавязчивым, я, если бы и передал свое предложение директору, то он вряд ли бы на него обратил внимание, а если бы и обратил, то у него бы заняло буквально годы на мое предложение отреагировать, а я сам бы не решился его торопить...

С Франсин же дело обстояло иначе – она по административному рангу была высока, да и обладала тем темпераментом, что проламывает стены, не берет пленных и жжет позади мосты. 

Она знала одну дорогу – только впред, только напролом и не принимала слово «нет» в форме ответа. 

Всучив Джеку-директору мое предложение, она дала тому отстояться в мозгу у Джека неделю-другую и назначила встречу со мной и с асситент-деректрисой Каролин Лонг. Каролин была из американской белой знати – людей, мнящих себя аристократами Америки, людьми старых денег, манер, традиций – она была патрициальна, очень любезна, благосклонна и никогда не теряла присутствия духа и хороших манер. Ей были совершенно не свойственны склочность, двуличие и ирония. Если ты что-либо обещал, она ожидала, что ты так и сделаешь, если ты где-то обломился, но извинился, она это забывала и прошлого не ворошила. Она не отличалась фантазией и изобретательностью и всегда говорила, что у нас в библиотеке работают очень талантливые и изобретательные библиотекари и кураторы, и что ее роль это поддерживать и помогать им осуществиться. Лучшего администратора себе представить невозможно! К сожалению в 2007 году она вышла на пенсию и с того момента дела у нас в библиотеке пошли через пень-колоду...

Но тогда, в 1996 году, Франсин всучила мой проект не только директору, но и Каролин Лонг, которая, по ее традиции, отнеслась к моему предложению с полной серьезностью и ответственностью. 

И вот заветный день – Франсин ввела меня в кабинет директора. За круглым столом совещаний сидел Джек – добродушный, но слабовольный и параноидный, человек, слабый администратор, хотя не вредный и не лишенный фантазии. Рядом с ним во всем блеске светской дамы, светящаяся своей блондинистой англо-саксонской красотой, Каролин Лонг и полная противоположность ей, но тоже красивая, только по-африкански красочная кудрявая, полногубая, громко хохочущая и возбужденно разговаривающая львица – Франсин Хендерсон.

Они попросили меня описать то, что я сделал в отношении архива в Библиотеке Конгресса, описать, что бы я хотел сделать для развития этой коллекции у нас в библиотеке Гельман, и каким путем я бы хотел этого достичь. Я это сделал. Слушали они с интересом. Потом Каролин Лонг спросила, откуда, я думаю, возьмутся средства на содержание и рост этой коллекции. Я забормотал, что мол, буду подавать на гранты, и что мол это не будет дорого, что мол я умею делать то, что требуется, очень экономно. Но, как всегда, финансовый вопрос – это моя слабость. В целом я не знал откуда возьмутся деньги, а требовать их от Джека и Каролин я считал бестактностью. И тут вступила Франсин, сказав, что ее отдел возьмет на себя содержание моей коллекции и даст средства на ее развитие, а за это я обязуюсь получить мою коллекцию из Библиотеки Конгресса и перевести ее к нам. Собственно, я этого пока никому не обещал, хотя упоминал Франсин, что это было бы здорово осуществить, и что я попробую об этом договориться с Библиотекой Конгресса. И вот, чтобы убедить Джека и Каролин Лонг поверить в меня, поддержать архив и сделать его официальным, Франсин решила им пообещать перенос моей коллекции из Библиотеки Конгреса к нам в Гельман в отдел спецхрана и редкой книги, к Франсин. Когда администраторы услышали о возможности получения коллекции из Библиотеки Конгресса, их отчасти настороженное отношение к моему проекту исчезло, они расслабились – я устами Франсин обещал нечто существенное, реальное.

«Так что, Марк? – спрашивал меня внезапно расслабившийся и светящийся улыбкой Джек Сиггинс, – ты действительно можешь договориться о передаче коллекции?»

Я с готовностью подтвердил это, ибо у меня не было никаких сомнений в реальности подобной передачи – в конце концов Девид Крауз, директор Европейского отдела Библиотеки Конгресса, мне это обещал, а слово Девида было, как золото...

«Ну что ж, – сказал Джек, – это будет очень интересный проект. Необычный для нас, но стоящий. Поздравляю, Марк! Ты нас убедил. Начинай работать над архивом, но сперва добудь материалы из Библиотеки Конгресса». 

Из оффиса директора я вышел окрыленный. Франсин меня обнимала и поздравляла. Она была очень довольна собой, в очередной раз доказав всем, что ей не отказывают. 

Тот факт, что создание моего архива как бы было привязано к переводу материалов из Библиотеки Конгресса, меня не настораживал, ибо у меня было обещание Девида, в коем я не на минуту не усомнился. На то Рождество я ехал из Вашингтона в Нью- Йорк окрыленный – мой архив сбылся, невозможное стало реальностью...

Но, как известно, человек предполагает, а господь располагает... Поздней осенью 1997 года Девид Крауз заболел гриппом, во время болезни с ним произошли какие-то ухудшения и он впал в кому и в течение нескольких дней умер, не приходя в сознание. 

Для всей международно-библиотечной братии Вашингтона, да и не только Вашингтона, это было неожиданным трагическим ударом – Девида любили, даже обожали его сотрудникии и коллеги по всему городу, полному библиотек. Для меня его смерть стала двойным шоком, ибо человек, обещавший передать мне мою коллецию, ушел из жизни. 

Прошло несколько месяцев, и в Европейском отделе Библиотеки Конгресса на место Девида Крауса назначили какого-то нового господина. 

Прошло еще несколько месяцев, и я мае 1998 года, получив грант от американского правительства на краткосрочную исследовательскую поездку в Россию, отправился в Москву во второй раз, в основном за тем, чтобы попытаться найти и приобрести в Москве новые коллекции рок-зинов и молодежно-контркультурных изданий. Библиотека выделила мне немного денег на подобные приобретения – тысячи, наверное, две с половиной долларов. 

Надо сказать, что в предшествующие поездке в Москву месяцы я очень актовно выискивал подобные же материалы через разных поставщиков русских книг в Америке, и мне удалось купить много интересного, в особенности такие политико-литературные публикации, как большие подборки "Лимонки" Эдуарда Лимонова, "Атаки" Сергея Жарикова, "Милого Ангела" Александра Дугина, а также журнала "Пушкин, Золотой век", большие подборки "Митиного журнала", много рок, поэтических, религиозно-философских журналов в одиночных экземплярах. Кроме того, я предпринял драматически-неприятную поездку в Нью-Йорк на Брайтон Бич, в знаменитый магазин русской книги "Черное Море", где на деньги, предоставленные мне Славянским факультетом нашего университета, купил большое количество кассетных аудиозаписей русских бардов и рока конца 80-их и начала 90-их годов. Записанные на магнитофон, неотредактированные через шифровальное оборудование, эти кассетные записи, сделанные либо во время концертов, либо в примитивных студийных условиях того времени, теперь имеют особую ценность артефактов, но в те времена, когда я их покупал, были очень дешевы, и мне удалось купить много. Потом, конечно, все перешли на компактные диски, и интерес к моим «допотопным» записям полностью исчез, однако прошло 15-17 лет, и теперь уже совсем молодые ученые, которые ходили под стол в том году, когда я покупал эти кассеты в магазине "Черное море", проявляют к ним большой интерес как к «артефактам» времени и продуктам «чистой и наивной» технологии того периода. 

В начале 21-го века многие из записей, которые я приобрел в магазине "Черное море", были выпущены на компактных дисках в цифровом подчищенном варианте, и я их тоже приобрел. Так что на сегодняшний день мой архив с гордостью может показать те же альбомы в вариантах «до» и «после» оцифрования и фильтрации. Но интересно, что у молодежи, у так называемых «тысячелетников» все больше и больше развивается интрес к ранним методам звукозаписи к виниловым пластинкам, к магнитофонным записям.

Ох, да, чуть не забыл рассказать отчего моя поездка в магазин "Черное море" была драматически-неприятной. Приехав в Нью-Йорк из Вашингтона на машине, я остановился в районе Куинс Астория, где жил в студенческие годы, у моего кузена и приехал в Бруклин на Брайтон Бич в магазин "Черное море" на метро, намереваясь вернуться из магазина в Асторию на такси. В магазине я провел много времени, отбирая для архива записи на касетах, а для библиотеки в целом – многочисленные русские книги. Книги снимали с полок и укладывали в ящики сразу несколько продавцов, потому что я покупал сразу много. Мы были увлечены отбором материалов и как-то не следили за происходящим вокруг, но в какой-то момент я заметил что за мной по пятам ходит маленький такой мускулистый и юркий человек, и все смотрит, смотрит неотрывно. Обратив на него, наконец, внимание, я ему улыбнулся, но на улыбку он ответил, внезапно резко подойдя ко мне и прошипев мне в лицо несколько неожиданно: «Я вот слежу за тобой, слежу и ты, гнида, тут наверно думаешь, что самый главный? Что тебе, сука, все тут будут прислуживать с твоими ящиками. А вот я подожду тебя на улице у дверей, когда ты выйдешь, и тогда поговорим о том какой ты, блин, важный...»

Я был несколько обескуражен таким предложением, а клерки мои как-то сникли, и сделали вид, что ничего не заметили, оставив меня одного на произвол этого мускулистого коротыша, у которого в глазах была подлинная жесть. Закончив пару часов спустя свои покупки и выйдя на улицу ловить такси, я чрезвычайно обрадовался, обнаружив, что мой крепыш все-таки решил не ждать меня на холоде – на дворе был декабрь. Так что в целом ничего не произошло, но настроение было как-то подпорчено. Да, чего только не бывает с кураторами контркультурных архивов во время «полевых исследований...» 

Отправляясь в Москву в мае 1998 года, я уже хорошо знал, что именно я бы хотел там найти, ибо у меня за плечами был опыт приобретения моей первой коллекции у Саши Кушнира в 1993 году, покупки зинов и журналов у американских поставщиков, а также подарки из других библиотек и посылки от коллег из России. Огромную службу мне сослужила замечательная энциклопедия русского рок-самиздата Саши Кушнира «Золотое подполье». Одну копию оного для нашей библиотеки мне передал злодейский Майкл Ньюберт из Библиотеки Конгресса, а другую прислал с оказией сам Саша Кушнир. Сашину копию я оставил себе как необходимое справочное средство. Она и по сей день является неотъемлемым ресурсом для моей работы.

Но то, что мне удалось приобрести в Москве в результате моей поездки в 1998 году, превзошло все мои надежды и ожидания: во-первых очень благодушно ко мне настроенный и помогший мне с получением визы директор московской Исторической Библиотеки Александр Афанасьев познакомил меня с сотрудницами отдела Неформальной прессы его библиотеки. В 90-ые годы они приобретали и получали из разных концов страны огромное количество общественно-политической и литературно-художественной неофициальной печати: книги, альманахи, журналы. Многое из этого у них было в нескольких экземплярах. Лишние экземпляры они не выкидывали, на мое счастье, и дали ме доступ к ним, и я в течение нескольких дней окопался у них в офисе и с вылезающими от восторга и интереса из орбит глазами отбирал для моего архива всевозможные публикации всяких крайне левых, крайне правых и националистических групп. Покинул я их отдел с огромным брезентовым мешком где-то мне по плечо, который я и поднять не мог, полным чрезвычайно редких изданий, которыми коллеги из Исторички щедро поделились со мной. За что я им по сей день очень признателен.

Во второй раз Саша Кушнир оказался невероятным источником информации, контактов и, главное, материалов, которые существенно обогатили мой архив. По приезде в Москву я немедленно позвонил Саше, и он обрушил на меня горы информации о тех невероятно интересных с его точки зрения проектах, которые он осуществлял в Москве в то время. Одним из них была книга о Бутусове из "Наутилус Помпилиус". Потом он «раскручивал» потрясающую по его словам группу мало мне тогда известную под названием "Мумий Тролль". Кроме того, он был в восторге от певицы по имени Рада (Анчевская), и мне усиленно рекомендовал ее послушать. Я, конечно, последовал Сашиному совету и был совершенно очарован и красотой радиного голоса, и талантом ее композиций, и совершенством, столь редким для русских рок-групп, исполнения и аранжировки музыки ее группой "Терновник". 

Ну и, конечно, главным проектом Саши в те дни была его новая книга «100 Магнитоальбомов советского рока 1977-1991: 15 лет подпольной звукозаписи». Сама по себе такая книга меня очень интересовала, как и интересовал список альбомов и музыкантов, входящих в эти избранные записи. И тут Саша предложил мне, что он сделает для моего архива дубликаты всех этих ста магнитоальбомов. Я чуть не поперхнулся от радости. Я, собственно, совершенно не ожидал подобной щедрости, и был готов, вооружившись Сашиным списком, вылавливать эти записи по магазинам и коллекционерам. И цена к тому же, запрошенная Сашей за его услуги, была совершенно удобоваримой. Мы ударили по рукам, но, конечно, времени у него на дублирование 100 альбомов было мало, мой срок пребывания в Москве в тот приезд был всего две недели. Поэтому в результате я получил от Саши не только дублированные записи, но и много «оригиналов» из его личной коллекции, тех самых записей, часто в коробках с оригинальными вкладышами, сделанными рок-магнитиздатчиками для дистрибуции в Советском Союзе. Видимо, у Саши время кончалось и он попросту предпочёл отдать мне «оригиналы» своих записей нежели дублировать их. Тем лучше было для меня. В назначенный день я пришел к Саше на квартиру, и он вручил мне две картонных коробки, полные магнитофонных кассет, уложенных в них ровными рядами. Я притащил домой это сокровище, находясь в полном экстазе – подобного не было ни у одной библиотеки в мире! И главное, что я получил записи прямо изо «рта самой лошади» как говорят англичане, т.е. «из первых рук», от самого составителя книги об этих исторических альбомах.

Стоит ли говорить, что я вернулся в Вашингтон, окрыленный своим московским успехом, особенно после того, как Саша вдруг решил продать мне еще большую часть своей коллекции советских и российских рок-зинов, это вдобавок к тем, что я привез в Библиотеку Конгресса в 1993-м году. В результате я привез от Саши еще где-то около 100 зинов и прочих изданий, относящихся к музыке или молодежной контркультуре.

Окрыленный достигнутым, я по приезде в Вашингтон набрался решимости и позвонил в Библиотеку конгресса, чтобы договориться о встрече с новым директором Европейского отдела Джоном Ван Одинареном. Я объяснил его ассистентке, о чем я хочу говорить, и встреча была назначена через несколько дней.

Встреча была безрадостной. Новый директор был нервен, и даже раздражен моей настойчивой просьбой выполнить обещание, о котором он, конечно, не знал, его предшественника. Возможно, это было в какой-то степени бестактно с моей стороны, но от меня начальство ожидало в какой-то момент выполнения этого обещания, и рано или поздно я должен был бы обратиться в Библиотеку Конгресса с этой просьбой. В результате Ван Одинарен сказал, что он не в силах сделать то, о чём я его просил, что это было бы плохим прецедентом и разбазариванием народных средств.

Я сник.

Но, добавил новый директор, он может предложить нам вместо оригиналов высококачественные копии всех зинов из моей коллекции, находящихся в его владении. И копии эти будут сделаны в Библиотеке Конгресса на их высококачественных машинах, на отличной бумаге, и будут копиями очень высокой резолюции, мы конечно должны будем за это заплатить...

Я вернулся к Франсин Хендерсон несколько обескураженным и расстроенным. Это было не то, что я обещал ей и директору моей библиотеки Джеку Сиггинсу...

Изначально и начальство тоже несколько приуныло, хотя было понятно, что в Библиотеке Конгресса наступил новый режим, и правил там не добрейший Девид Краус... Однако постепенно мне удалось объяснить, что мы получаем от них тоже нечто очень ценное, пускай не оригиналы, но высококачественные копии коллекции, равной которой нет нигде в мире, и получаем мы все-таки копии коллекции из самой Библиотеки Конгресса. Обычно архивы очень негативно относятся к копиям, и это я знал, но редкость материала, копии которого мы получали, в результате затмила все иные соображения, и я не только в конце концов «выкрутился» но и был назван «молодцом». А с похвалой появилась возможность продолжать развивать сбор моей коллекции и даже расширить его в разные другие страны. И тут началась одна из самых интересных страниц моей работы по созданию своего архива – поездки в разные страны западной и восточной Европы с целью приобретения исторически важных записей рок музыки из стран бывшего Советского Союза, «Социалистического лагеря» или других стран, находящихся либо под диктаторским, либо консервативным режимом, негативно относящемся к рок музыке и молодежной контркультуре. 

Я не решался травмировать начальство просьбами специально финансировать мои заграничные поездки, а приурочивал их к конференциям или семинарам, происходящим в странах, которые меня интересовали, и, прибыв в такую страну, я там обосновывался на неделю, дней на десять и объезжал так же соседние страны, если они были доступны. Часто я и сам доплачивал за свои поездки – скажем, библиотека купит мне билет за океан, а за отели и еду я сам заплачу. Иногда мне помогал средствами добрейший старый «воин холодной войны» профессор нашего университета и директор Института по изучении России, Европы и Восточной Европы Джон Миллар, он был другом моих профессоров из Нью Йорка и относился ко мне с особым благодушием. К сожалению, как и многие приличные люди, он умер лет 10 назад, и с тех пор многое изменилось не в лучшую сторону. Приходят к власти новые люди и странным образом почти всегда это к худшему...

Пока что я ни разу не видел, чтобы было наоборот, может, конечно, это только со мной так...

Но, тем не менее, какое-то время обстоятельства (и люди) были благосклонны ко мне, и я успел поездить по миру, собирая материалы для архива. Мне удалось приобрести записи рок музыки исторической важности в: Венгрии, Польше, Чехии, Словакии, Словении, Хорватии, Сербии, Болгарии, Греции, Турции, Эстонии, Латвии, Армении, Аргентины. А также в Дании и Финляндии. Оно, конечно, может возникнуть вопрос, при чем тут Дания и Финляндия, типа – они же не диктаторские режимы. А дело тут в том, что когда рок музыка появилась в этих странах, в 60-е годы, там царило довольно консервативное отношение к культуре, и потому року приходилось часто его преодолевать. 

В этой связи я с помощью нескольких коллег-библиотекарей из Гельман создал у нас в библиотеке Коллекцию Вашингтонского панк-рока, посвященную сбору записей и бумажных документов, освещающих историю вашингтонского движения панка и хард кора. В этой связи мы скупили почти полный каталог записей знаменитой Вашингтонской панковской студии звукозаписи Дискорд. А теперь договариваемся о передаче нам всего огромного архива документов, иллюстрирующих историю вашингтонского панка, принадлежащих знаменитому панк-рокеру, создателю жанров хард-кор и эмо, Иэну Маккею из известной вашингтонской рок группы Фугази.

В целом, нулевые годы были довольно успешными для моего архива. Поездки неизменно давали свой результат: я возвращался с большим количеством исторически важных записей местного рока, в основном на компактных дисках. Постепенно мы в библиотеке их обрабатывали, описывали, заносили в электронный каталог и ставили на полку. Многое уже обработано таким образом, но немало еще и осталось. Так закаталогизированно уже 450 записей советского, русского, американского и прочего рока. Еще где-то 300 записей ожидает своей каталогизации. 100 Магнитоальбомов советского рока, полученных от Саши Кушнира, нуждаются в оцифровании. В целом коллекция уникальна по своему составу, и ей нет аналога нигде в США и в Европе.

К сожалению, в отношении зинов наша коллекция богата только русскими зинами. Пока не удалось получить никаких зинов из Восточной Европы. Над этим надо работать, если позволят обстоятельства. Коллекция зинов вашингтонского панка, а также имеющих к нему отношение листовок, плакатов и прочей эфемере должна к нам поступить, о чем ведутся часто прерываемые переговоры со звездой вашингтонского панка Иэном Маккеем. (Тут штука в том, что прирожденный панк Маккей не доверяет академическим организациям, как и всякого рода официозу, и волнуется о том, будет ли действительно доступна его коллекция народу после того, как он ее передаст нам в библиотеку на постоянное хранение. Я, честно скажем, несколько разделяю его опасения, но конечно понимаю, что у нас в библиотечном хранилище его материалы будут сохраннее, чем у него дома в подвале. Но как широкодоступно будет содержимое его коллекции у нас в библиотеке, трудно сказать. 

Итак, под конец я хочу коснуться того, где же мы с архивом находимся сейчас. Несколько лет назад наш старый директор Джек Сиггинс ушел на пенсию. Мы, библиотекари и кураторы, не особенно обожали его, но все познается в сравнении. При своей ограниченности и малахольности Джек был все-таки библиотекарем старой школы, он искренне любил библиотеки, любил книги, любил иностранные языки, и сам в свое время писал диссертацию (но не закончил) по средневековой японской литературе. Он верил в создание исторических коллекций, верил в академическую экспертизу своих библиотекарей, он был несклочен, незлопамятен и не лишен благородства...

На смену ему университетское начальство (кстати говоря, все это начальство на сегодняшний день уже не работает в связи с огромным перерасходом средств на строительство ультрамодерного здания факультетов науки, ввергнувшим университет и библиотеку в огромные финансовые трудности) навязало нам в качестве директрисы некую даму – компьютерного инженера, имеющего чисто маргинальное отношение к библиотекам и столь же маргинальное понимание и уважение к оным.

Придя на место, дама начала постепенный текучий погром, прикрываясь требованием университета резать бюджет вследствиe перерасхода. Погром этот направлен, прежде всего, на старейших библиотекарей, которые по выслуге лет имеют наибольшие в библиотеке зарплаты. Она также объявила, что «академическая экспертиза» библиотекарей (а у каждого библиотекаря помимо магистерского диплома по библиотечному делу есть еще один или несколько магистерских или докторских дипломов по какой-либо академической профессии, типа по антропологии, истории искусств, русской литературе и т.п.) значительно преувеличена. Увольнения продолжаются. Недавно был выкинут на улицу наш прославленный и уникальный куратор огромной коллекции еврейских книг (т.е. книг либо на иврите, идише или арамейском, или имеющих отношение к еврейству 12 разным языкам). Этот куратор не только был всемирно известным библиографом еврейской литературы, но и историком еврейской печати во всем мире, автором огромного количества энциклопедических и научных статей, напечатанных в самых высокобровых академических журналах. 

Были уволены еще 3 старейших библиотекаря и также большая группа клерков, в основном тоже великовозрастных. 

Бюджеты многих отделов были радикально сокращены, и мой отдел, которому принадлежу я и мой архив, особенно пострадал, потеряв половину бюджета, потеряв много студенческих рабочих мест и мест клерков. Я лишился возможности путешествовать, а мои научные работы в области контркультуры, как и мои лекции на эти темы, теперь приходится оправдывать перед начальством. К архиву моему проявляется ноль интереса, и его существование, как и его будущее, игнорируется начальством, которое игнорирует все наши выставки материалов из архива, лекции, связанные с ним. 

Мы как-то существуем пока что, благодаря поддержке профессоров, занимающихся политическими и социальными науками, чьим студентам мы оказываем большую помощь в качестве специалистов по разным регионам мира: я, например, специалист по Евразии и Восточной Европе. К этим районам, слава богу, большой интерес, и работа в области выдачи информации и справок по вопросам, связанным с моим регионом, обеспечивает мне пока рабочее место в ожидании лучших дней. 

Так что мой небольшой, но уникальный архив в данное время не развивается, и я начинаю подумывать о том, что, может быть, стоит начать поиски нового дома для этой коллекции... Это грустно, но если тебя, твою работу и твою коллекцию не ценят то... то немного остается в качестве выбора. 


К началу страницы К оглавлению номера

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function mysql_pconnect() in /usr/www/users/berkov/7iskusstv/m/Avtory/database.php:4 Stack trace: #0 /usr/www/users/berkov/7iskusstv/m/Avtory/response.php(12): include() #1 /usr/www/users/berkov/7iskusstv/m/2017/Nomer1/MIoffe1.php(1075): include('/usr/www/users/...') #2 {main} thrown in /usr/www/users/berkov/7iskusstv/m/Avtory/database.php on line 4